Живое море. В мире безмолвия - [44]

Это было для меня очень ценным наблюдением, ведь оно говорит, что осьминог отлично умеет приспосабливать для своих нужд предметы; другими словами, у него сложные условные рефлексы. Я никогда раньше не встречал таких данных о спрутах. То, что осьминог собирает стройматериал для своего дома и, приподняв каменную плиту, ставит подпорки, позволяет сделать вывод, что у него высоко развит мозг.

Никто еще не наблюдал брачных отношений спрутов на воле. Однако они описаны англичанином Генри Ли, который восемьдесят лет назад, работая при Брайтонском аквариуме, терпеливо изучал заключенных в специальном бассейне осьминогов. Генри Ли выпустил остроумную книгу под названием «The Octopus, the Devilfish of Fact and Fictions» («Осьминог или рыба-черт: правда и выдумка»), где, равняясь на нравы викторианской эпохи, писал:

«В книге для широкого читателя я могу сообщить лишь минимальные сведения о том, как оплодотворяются яйца осьминогов».

После этой оговорки следует описание виденного:

«Когда наступает брачная пора, в одном из щупальцев спрута мужского пола происходит странное изменение. Оно набухает, и появляется длинный змеевидный отросток с двумя продольными рядами присосков, из конца которого, в свою очередь, протягивается эластичная нить. Когда спрут предлагает руку даме своего племени, она принимает ее и сохраняет, унося с собой, ибо указанный отросток отделяется от владельца и становится подвижным существом, живущим своей жизнью еще и некоторое время после того, как перешел во владение дамы».

Любимое пристанище чудовищ иного рода — площадка на глубине ста двадцати футов около Ла Сеш дю Сарранье на Лазурном берегу. Здесь очень своеобразный грунт: издали он кажется песчаным, когда же подплываешь ближе, видишь, что все дно выстлано странными круглыми плитками органического происхождения, окрашенными в нежно-розовые и нежно-лиловые тона. Тут же в камнях есть несколько расселин, занятых меру и скорпенами; но подлинные хозяева этих мест — скаты. Множество хвостоколов, орляков и обычных скатов отдыхает на этой необычной подстилке.

Завидев нас, они настораживались, готовые вспорхнуть, и в конце концов попарно «улетали», размахивая своими «крыльями». Мы часто встречали двойки скатов, но нам ни разу не удалось выловить такую пару, чтобы проверить, состоит ли она из особей разного пола. Однажды я напал на двух среднего размера хвостоколов, спавших на дне. Один из них проснулся и хотел было улепетнуть, однако спохватился, вернулся и разбудил второго, погладив его плавниками. Они уплыли вместе.

Если мы проникали в царство скатов незаметно, не двигая руками и ногами, рыбы оставались лежать на местах, только вращали огромными глазами, следя за нами. Те, что потолще — самки с детенышами; они очень долго носят в себе мальков, словно сознательно стремятся выпустить их в море возможно лучше подготовленными к борьбе за существование. Охота на скатов быстро перестала нас увлекать: это было простое истребление. Но поначалу мы иногда выходили на них с острогой. Один добытый нами скат неожиданно разродился прямо на песке. Тайе взял восьмидюймового малька, чтобы швырнуть его в воду, и вскрикнул: малыш уколол его не хуже, чем взрослый скат.

Случается, выловленные скаты ранят рыбаков, вот почему те так тщательно соблюдают правило: первым делом отрубить скату хвост. Часто рана оказывается отравленной. У ската есть шип на хвосте. В его бороздах имеются ядовитые железы, слизь которых покрывает зазубренный шип.

Скаты-хвостоколы человеку не опасны: они не нападают первыми. Знаменитый шип служит не для атаки, а лишь для защиты от назойливых чужаков. Он расположен в основании хвоста, выступая всего на одну шестую своей длины. Дюма подплывает к скату сзади и хватает его за самый кончик хвоста, чтобы случайно не уколоться. Скат силится вырваться, но не может пустить в ход шип. Зазубренное оружие защищает его от нападения сзади и сверху. Купальщик, наступивший на ската, может поплатиться болезненной раной, которая тем глубже, чем сильнее удар, нанесенный испуганной рыбой. Можно на много дней угодить в больницу.

Как-то раз, когда мы ныряли около Прая (архипелаг Зеленого Мыса), по дну скользнула громадная тень. Я решил, что ее отбрасывает облако, парящее в надводном мире, но тут Дюма окликнул меня и указал вверх. Прямо над нами скользил гигантский скат-манта с размахом «крыльев» в восемнадцать футов. Он не плыл, а буквально летел, заслонив собою солнце. Изогнутые края его «крыльев» рассекали поверхность воды. Брюхо отливало белой эмалью, и тем чернее казалась спина рыбины. Сверхъестественное видение длилось недолго. Эта махина легко увернулась от догонявшего ее со скоростью двух узлов Дюма, взмахнула напоследок «крыльями» и пропала в сумрачной толще.

Рыбаки боятся манты: ее любимая ночная забава — выскакивать из воды, обрушивая затем с оглушительным шумом свой многотонный вес на волны, породила одно суеверие. Рыбаки клялись нам, что манты убивают ныряльщиков, обхватывая их и душа своими огромными «крыльями» или расплющивая о дно. На деле манта не только не внушает ныряльщику страха, а, напротив, вызывает восхищение у тех, кому посчастливилось видеть ее в полете. Мы исследовали анатомию манты, чтобы узнать строение ее пищеварительного аппарата, и не нашли никаких зубов. Манта добывает пищу могучим насосом, включающим ее пасть и жаберные щели. Поток воды проходит сложную фильтрующую систему, в которой осаждается планктон — единственная пища этой огромной рыбины с крохотным горлом. В отличие от хвостокола манта не вооружена шипом и, спасаясь от врага, может рассчитывать только на скорость. Она опасна лишь для… планктона.