Живое море. В мире безмолвия - [28]

По-моему, найти клад — худшее, что может постигнуть шкипера. Прежде всего, ему придется сказать об этом команде и заключить с ней контракт, обеспечивающий каждому его долю. Разумеется, он возьмет с подчиненных клятву, что они будут хранить тайну. Но достаточно третьему помощнику выпить два стаканчика в первом попавшемся портовом кабачке, и тайное станет явным. И тогда, если шкипер обнаружил испанское золото, немедленно вынырнут всякие наследники и правопреемники конкистадоров и скончавшихся монархов и предъявят иск. Власти страны, в чьих территориальных водах найден клад, сдерут со шкипера немалые поборы. Если после всего этого у бедняги еще останется что-нибудь, собственное правительство изымет у него большую часть посредством налогов. Вижу его, потерявшего друзей, лишившегося доброй славы, на его судно наложен арест, а сам он проклинает себя за то, что не оставил злополучный клад лежать на дне морском.

Мы очень быстро излечились от золотой лихорадки; только Дюма подвержен повторным приступам.

Затонувшие корабли часто таят в своем чреве более современные сокровища, вроде олова, меди, вольфрама. Однако эти клады лежат не в легко доступных для подводного пловца трюмах португальских каравелл, которыми любят заманивать простаков комбинаторы. Чтобы добыть такой клад, нужны поставленные на широкую ногу механизированные подъемные работы под контролем собственников груза, властей и страховых компаний; и длительные, лишенные всякой романтики усилия вознаграждаются очень скудной прибылью.

Мы знаем только один случай, когда подводный клад принес богатство счастливцу. Это было на острове До Сал в архипелаге Зеленого Мыса. В этом глухом уголке к нам на судно неожиданно пришел старый знакомый — водолаз-любитель с Ривьеры.

— Что ты здесь делаешь? — спросили мы его.

— Спасаю груз с затонувшего судна.

— Кто ваш подрядчик?

— Никто, — ответил он. — Работаю один.

Я заподозрил, что он морочит нам голову. Но наш приятель клялся, что заключил контракт на подъем груза с судна, лежащего на глубине двадцати пяти футов. Работает один, пользуясь лишь маской и ластами.

— Я привез сюда один из ваших аппаратов «Наргиле», но здесь все равно не нашлось ни одного воздушного насоса, — сообщил он.

«Наргиле» (так называется турецкий курительный прибор) — разновидность легководолазного аппарата; воздух накачивается в маску через шланг с поверхности.

Ожидая услышать обычную историю о золотых и серебряных слитках, я спросил, что за клад он нашел.

— Бобы какао, — последовал неожиданный ответ. — Четыре тысячи тонн бобов какао. Уже открыл люк и начал поднимать груз.

Наша встреча была слишком краткой, чтобы мы могли проверить его слова, но в Дакаре представитель крупной страховой компании подтвердил:

— Он подписал контракт с нами. И работает без специального снаряжения, если не считать сачка.

— Сачок! — воскликнул Диди.

— Вот именно. Джутовые мешки с бобами какао плавают в трюме под самой палубой. Наверху, в лодке, сидит туземец. Пловец набирает в легкие воздух, ныряет через люк в трюм и разрезает мешки. Потом гонит бобы к люку, и они всплывают на поверхность. Здесь помощник вылавливает их сачком. У него на берегу уже целая гора бобов лежит.

Год спустя мы с Диди решили навестить «ловца какао» в его доме на Лазурном берегу. Вид хозяина красноречиво говорил о его благополучии.

— Друзья, — сказал он нам, — это был лучший год в моей жизни. Контракт принес мне восемь миллионов семьсот пятьдесят тысяч франков.

И выходит, что на дне моря в самом деле можно найти настоящий клад.

Глава седьмая Необычный музей

Но есть на дне морском еще более замечательные сокровища, доступные человеку с аквалангом. Древнейшие очаги цивилизации возникли на берегах Средиземного моря, и самым выдающимся подводным открытием нам кажутся находки затонувших кораблей, построенных еще до нашей эры. Мы обследовали два таких судна и нашли то, что неизмеримо дороже золота: произведения античного искусства и ремесла. Кроме того, мы нашли еще три погибших древних корабля, которые ожидают своих исследователей.

На суше не сохранилось ни одного грузового судна античной поры. Шнеки викингов, найденные при раскопках, и увеселительные лодки императора Траяна, которые извлекли, осушив озеро Неми в Италии, — замечательные образцы древнего кораблестроения, но нам очень мало известно о торговых судах, связывавших между собой разные народы.

Первым, что толкнуло меня искать суда классической древности, была бронзовая скульптура, найденная одним рыбаком сорок лет тому назад в Санарской бухте. Увы, когда я попал в Санари, этого рыбака уже не было в живых, и мне так никогда и не удалось узнать, где именно он ее нашел.

Много лет спустя Анри Бруссар, руководитель Каннского клуба подводных скалолазов, ныряя с аквалангом, обнаружил греческую амфору. Этот изящный керамический сосуд с двумя ручками был грузовой тарой древности; в нем перевозили вино, растительное масло, зерно, воду. Финикийские, греческие, карфагенские, римские суда везли в своих трюмах тысячи амфор. У амфоры вид сужающегося книзу конуса. На суше их устанавливали, втыкая в землю. На кораблях амфоры, вероятнее всего, вставляли в отверстия в досках. Бруссар сообщил, что на дне, на глубине шестидесяти футов, лежит груда амфор. Ему и в голову не пришло, что здесь захоронено целое судно — так основательно оно было занесено илом.