Живи - [18]

Сразу же после торжественного открытия бронзового бюста Митрофану Лукичу на гранитном пьедестале появилось знаменитое ругательное слово из трех букв. Слово стерли, но оно появилось вновь. Так продолжалось две недели кряду. Начальник управления КГБ Горбань приказал учредить круглосуточное дежурство агентов КГБ около монумента. Но слово тем не менее появилось вновь. Когда Горбаню доложили об этом, он был настолько потрясен, что автоматически написал это слово вместо своей подписи под важным документом. После этого неприличное слово на монументе Митрофана Лукича перестали стирать. К нему привыкли и не обращали на него внимания. Но вот однажды пенсионеры, просиживавшие штаны на бульваре, где был установлен бюст, учуяли нехороший запах, исходивший от бюста. Приглядевшись внимательнее к подножию монумента, где по идее должны были бы находиться цветы от трудящихся, обожающих своих вождей, пенсионеры заметили большие кучи свежих человеческих экскрементов. Пенсионеры сообщили о своем открытии в Управление КГБ, решив, что тут «пахнет политикой». Пенсионеры в своем коллективном письме в КГБ писали, что «начав с обсирания монументов и портретов вождей, безответственные личности докатятся до того, что начнут в них стрелять и кидать бомбы». В Управлении КГБ состоялось чрезвычайное совещание по поводу «осквернения святынь».

— Надо портреты и лозунги вешать так, чтобы хулиганы не могли достать до них, — сказал в заключение товарищ Горбань. — А памятники надо сооружать так, чтобы обсирание их было сопряжено с непреодолимыми трудностями.

Клумбу вокруг бюста Митрофана Лукича засадили колючими кустарниками. И вражеские вылазки на данном участке строительства коммунизма сократились до терпимого уровня. Но не прекратились совсем. Прошло несколько недель, и монумент вновь стал предметом надругательств. Колючие кустарники выдрали с корнями.

Теоретик предложил внести в стихийное движение по осквернению монументов советским руководителям профессионально разработанную теоретическую программу борьбы, подобно тому как это было сделано со внесением социалистических идей в стихийное рабочее движение. Мне он предложил возглавить движение, делая упор на то, что мне колючие кустарники не страшны — мои протезы не чувствуют уколов колючек. Я поблагодарил за столь высокую честь, но от роли вождя такой вонючей оппозиции отказался. Теоретик сказал, что я упускаю неповторимую возможность прогреметь на весь мир и войти в число выдающихся поборников прав человека.

Путь к дому

Мой путь от автобусной остановки до дома проходит мимо пустыря, огороженного щитами. На щитах — лозунги и агитационные плакаты. К одному из щитов прилепился пивной ларек. Он давно закрыт. Но около него всегда толпится множество пьяниц самого низкого пошиба. Место удобное. После перепоя можно отсыпаться на пустыре. И спекулянты алкогольными напитками легко скрываются от милиции через пустырь.

На этот раз около ларька в грязи сидел одноногий мужчина. Он плакал, ругался и ломал свои костыли. Его собутыльники вопили от восторга и хохотали. Подъехали милиционеры на мотоцикле с коляской. Пьяного инвалида впихнули в коляску и увезли. Пьяницы разошлись. Около ларька остались валяться лишь сломанные костыли. Какой-то старик подобрал обломки и унес с собой, — авось пригодятся в хозяйстве.

Пока я наблюдал сцену у ларька, ко мне подошел Романтик. Сцена произвела на него тяжелое впечатление.

— Что происходит, — сказал он с гневом в голосе. — Ведь это наши, русские люди! Люди, совершившие величайшую революцию в истории, выигравшие величайшую войну в истории. Ведь эти самые люди создали сильнейшую мировую державу! А каков итог?!

— А может быть, именно потому, что совершили, выиграли, создали, мы и имеем такой итог, — сказал я. — Может быть, эти великие деяния оказались не по плечу и не по нутру народу? Может быть, это — неизбежная плата за великую историческую миссию?

— Эти вопросы мне не по мозгам. Это вам, молодым, решать их. Сегодня мы разбирали дело восемнадцатилетнего мальчишки. Бросил институт. Заявил, что отвергает наш социальный строй. Что было с ним делать? Решили направить в психиатрический диспансер. Я голосовал против. Председатель комиссии посоветовал мне подать заявление о выходе из комиссии по состоянию здоровья. А что я без работы?!

— Если Вы чувствуете себя правым, сражайтесь!

— Не лицемерьте! Да и с кем сражаться? Как? За что? А Вы-то сами много сражаетесь?! Нет, молодой человек, суть дела посложнее этой примитивной морали.

Это на войне было ясно, где враги и где свои. Вы знаете, кто наши враги?

— Мы сами.

— Вот то-то и оно!

Наш дом

Наш дом ничем, кроме номера, от других домов района не отличается. Не буду описывать его архитектурные достоинства, ибо таковых нет. Не буду также описывать его бытовые достоинства, ибо таковых тоже нет. Такие дома называют «хрущобами». Но мы и этим домом довольны, ибо те дома, в которых мы жили ранее, хотя и не имели тоже никаких достоинств, зато имели бесчисленные недостатки.

Из дома доносятся крики. Это один из жильцов пытается вынести какую-то вещь из дома, чтобы продать ее за гроши и продолжить пьянку с заводскими друзьями, а супруга грозит выколоть ему глаза и засадить в каталажку на пять лет за «членовредительство» (он ей уже «подвесил фонари» под оба глаза). Ну, теперь в их дискуссии уже ничего не разберешь, так как живущий над пролетарием студент включил на полную мощность телевизор, чтобы не слышать воплей пролетария и его супруги.