Живи, Египет! - [6]

Когда Гали подрос, он стал убегать из дому и играл со своими сверстниками на куче соломы. Они катались на расседланных ослах, возвращавшихся в загон. В полдень Гали отправлялся в молельню подразнить спящих там праведников. Затем выходил в поле, плясал с деревенскими девочками, подпевал им, когда они заводили любимую свою песню: «О стебелек травы зеленой, покрывший бархатом поля…»

Сколько раз Умм Заян бегала в поле искать Гали! Если ей удавалось найти мальчика, она уводила его, несмотря на крик и слезы, в свою комнатушку. По дороге домой старушка давала ему в утешение кусочек сахарного тростника.

Когда Гали исполнилось семь лет, он стал сопровождать господских детей из семьи Хавамиди в поля, вместе с ними лакомился там арбузами и огурцами. Если же им приходило в голову прокатиться в какую-нибудь из соседних деревень, они садились верхом, а Гали бежал позади с палкой, погоняя ослов.

Гали видел своего отца только по праздникам, потому что тот со своей новой семьей переехал в далекое селение, где заработки были больше.

* * *

Случилось так, что однажды отец приехал в деревню в неурочное время. Когда Умм Заян, почуяв недоброе, спросила о причине его приезда, он сказал, что хочет забрать сына и устроить его в Каире в услужение к богатым людям. Он считал, что в деревне по нынешним временам много не заработаешь. А там, в городе, перед мальчиком открываются тысячи дорог, выбирай, какая душе угодна. И это не говоря уж о благополучии и достатке, в котором купаются городские жители. Умм Заян спорила и противилась, как только могла. Она умоляла оставить ей внука. Но отец и слушать ее не стал да еще припугнул тем, что если она не отдаст ему сына, то бесповоротно погубит его будущее. А ее долг — забыть о своих чувствах ради счастья внука. Он не уставал описывать ей обеспеченную жизнь, которую Гали будет вести в городе, и прекрасное будущее, ожидающее его там. У женщины не нашлось слов, чтобы возражать, и она покорно смирилась с судьбой, как делала это и раньше. Но после тягостного молчания она спросила:

— А он надолго уедет?

— Он будет приезжать к тебе каждый год на праздники!

— Ты думаешь, ему повезет в городе?

— Да! Он вернется в европейском костюме, в торбуше[2] набекрень и в начищенных до блеска ботинках. Вернется изящным юношей, а не грубым, неотесанным феллахом. Он привезет нам деньги и гостинцы.

И тут Умм Заян представила себе внука Гали в изысканном европейском костюме, на голове сдвинутый набекрень торбуш, на ногах — блестящие ботинки, он восседает на муле, а позади бежит паренек с палкой. От счастья на глазах у нее выступили слезы. Но в то же время ей казалось, что сердце ее разрывается на части. Она всхлипывала, сама не зная, плачет ли она от радости за Гали или же от печали, скорбя о разлуке с ним.

Отец Гали уехал, пообещав вернуться через несколько дней и забрать сына. А Умм Заян, уйдя в свою комнатушку, плотно затворила за собой дверь. Подперев рукой подбородок, она сидела, предаваясь мечтам, и слезы текли по ее лицу.

На другой день она отправилась на базар, принесла сверток материи и стала шить для Гали рубашки и шапочки. Она не спала ночей, работала при свете лампы. А на коленях у нее лежал мальчик, она качала его, баюкала песнями о прекрасном будущем, повторяя, словно припев, слова о том, каким он будет, когда станет богатым: у него будут пышные, закрученные кверху усы, такие же, как у султанов, ярко-красный торбуш с кисточкой, как у эмиров, ботинки со скрипом, как у солдат. Она глядела на Гали долгим, жадным взглядом, потом обнимала его и осыпала поцелуями, а он просыпался и плакал спросонок. Тогда она молча гладила внука по голове, нежно покачивая, и опять начинала петь ему песни голосом, дрожащим от скорби и печали.

Наконец Гали уехал с отцом в Каир, и Умм Заян осталась одна. Странно, что при расставании с внуком она не пролила ни одной слезинки и на ее лице не проявилось никакого волнения. Напротив, она улыбалась, забавляла его, со смехом рассказывала ему веселые истории. Но, возвратясь домой, она заперлась и не выходила за порог несколько дней. Когда через неделю люди увидели Умм Заян, она была бледна как мертвец, вставший из могилы.

* * *

И снова жизнь пошла своим чередом. Умм Заян опять возилась у печки, месила тесто и пекла хлеб, кормила кур, доила коров, делала сыр. К ней вернулась прежняя приветливость, на губах вновь появилась улыбка, она, как и раньше, быстро сновала по двору, работала усердно и старательно. Разве только спина ее сгорбилась немного да морщин прибавилось на лице.

Когда же наступала ночь, она уходила в свою каморку и часами просиживала у печи, освещенная отблесками угасающего огня. Она разговаривала с Гали, воображая, будто он тут, рядом, и она, как бывало, рассказывает ему забавные истории, спрашивает, что он делает, сколько зарабатывает, носит ли он костюм и сдвинутый набекрень торбуш. Затем она брала какую-нибудь его рубашку, сворачивала ее и, нежно прижав к груди, начинала укачивать и напевать о прекрасном будущем Гали, а из глаз ее катились слезы.

Прошли годы. Один за другим минули праздники, а Умм Заян все ожидала возвращения Гали. Она шила ему одежду, копила для него деньги, покупала сладости, которые он любил, и все это относила его отцу, чтобы он передал мальчику. Отец брал эти гостинцы и раздавал их своим детям. А услышав, что кто-то приехал из города, она тотчас бежала расспросить о Гали. Приезжий обычно отвечал, что Гали жив-здоров, хотя на самом деле и в глаза его никогда не видел. Иногда Умм Заян казалось, что через несколько дней Гали вернется. Она говорила, что сердце предсказывает ей это. Старушка готовила к приезду внука одежду, пекла пресный хлеб, собирала кукурузные стебли, чтобы сделать лошадок, и просила управляющего послать за Гали мула на станцию и парнишку-погонщика с палкой.