Живая вода - [3]

Из боковых пролетов зевами станин, глазами патронов глядели вычищенные, пахнущие скипидаром и смазанные янтарным олеонафтом станки. Плиты и крайние верстаки пестрели рубахами, платьями, платками и шляпами.

Священники и дьяконы разными голосами молили снятую со стены, сидящую на облаках богородицу укрыть всех от горя и напастей своим покровом.

На молебне было много ценителей пения, и хор — а в нем пели и рабочие — старался. Раскаты его бились в крылья немого орла-кондора, в стеклянные крыши и рокотали за толпой. Ряды станков, углы, переплеты стропил откликались.

При громовых раскатах многолетия даже станки, казалось, стали на цыпочки, чтобы видеть побагровевшего дьякона и готовый изойти звуками хор. С кропила на незашитый паровоз, на его строителей ринулись холодные брызги.

Начальники мастерских, инженеры, мастера заспешили к директору. Тот сверкал булавкой в галстуке, блистал бельем, пробором, кивал головой, принимал поздравления и обнажал зачерненные табаком зубы.

Помощники мастеров, чертежники, техники, монтеры и бригадиры тянулись ему на глаза, по нескольку раз кланялись, ловили его слова и старались не замечать насмешливых взглядов рабочих.

Толпа, спотыкаясь о железо, чугун и балки, плыла ко кресту, евангелию и иконе. Гости, женщины и дети рассыпались по мастерской и оглядывали станки.

Хор умолк, торжество кончилось. И вдруг в гул голосов врезался странный лязг. В сборочной ничто так не звенело. Многие обернулись. У крайнего строгального станка, вокруг Матвея с кандалами, росла толпа. Все тянулись к кандалам, трогали их, оглядывали, звонили в звенья, определяли, из чего они выкованы, и дивились тому, что они так отшлифовались на ногах. Толпа росла быстро и бурлила. Сзади кто-то крикнул:

— Эй! Стань на станок и покажи всем!

Державший кандалы токарь вспрыгнул на станину, точно кадилом, взмахнул кандалами и отчетливо сказал:

— Вот! Кандалы токаря нашего цеха Алексея Аниканова! На каторге носил он их за наше дело. На поселении теперь… Может, вернется скоро! Вернется, поняли?!.

Еще раз тряхнул кандалами и спрыгнул в толпу.

В воздухе перекатывались гулы. От размахивающего руками директора отделился заведующий проходной конторой и ринулся к станкам:

— Посторонитесь! Кто говорил? Что показывал? Кандалы? Какие кандалы? Что за чертовщина! Какого Аниканова?

Токарь вырвал из рук Матвея кандалы и передал их соседу:

— Дальше, своим.

Кандалы юркнули из рук в руки и, позвенев в глубине толпы, скользнули под синюю косоворотку, к горячему молодому телу и смолкли.

— Кто Аниканов? Ты? Ты что тут показывал? Кандалы? Какого сына?

— Что на каторге.

— А-а… Где же кандалы?

Матвей в упор глянул на заведующего проходной конторой, пожевал ртом и сказал:

— Уплыли.

— Куда уплыли?

— Куда надо.

— Куда надо? Смотри, старик, туда ли?

— Слепнуть стал от емотренья.

— Что ты этим хочешь сказать? Ничего? Ораторствовать вздумал? Забыл? Расходитесь!

Толпа нехотя двинулась к выходу.

VII

Токаря, показывавшего толпе кандалы, в полночь жандармы увели в тюрьму. У Аникановых до рассвета звенели шпоры. Бритые, усатые люди рылись в вещах, заглядывали в печь, взбирались на чердак, водили в сарай, с фонарем осматривали в садике землю и приподнимали в кухне половицы. Матвею опротивело это, и он сказал:

— Кандалов в доме нету.

Перестали искать и обрадовались:

— А где же они? У кого?

— Не скажу.

— Ты должен сказать.

— Не скажу…

Жандармы ворчали, грозили и ушли с пустыми руками. Заводские ищейки с утра начали приглядывать за Матвеем. Мастер оказал ему:

— Вот уж, Аниканов, не ожидал я этого от тебя.

Напрасно, право. Не идет это к тебе, стар…

Матвей подумал, что в работе допустил ошибку, и забормотал:

— Я что… я делал честь-честью… как в чертеже…

— Кандалы в чертеже, голубчик, не значатся, хе-хе-хе… Зачем ты вчера принес их? Эх, голова! Люди помолиться сошлись, а ты с кандалами к ним.

В глазах Матвея потускнело, мастер стал серым, мастерская — багровой.

— Я не выдумывал и не делал их, — сдержанно проговорил он. — Выдумали другие… и заковывают людей… я и принес, чего мне прятаться-то?

— А зачем же все-таки спрятал кандалы? Ведь не нашли их у тебя.

Матвей настороженно глянул на мастера: «Знает уже, входит в шайку-лейку», — и громко сказал:

— За тридцать замков запру, в землю зарою.

— Нашел золото!

— Дороже золота. Вот вашего сына закуют, узнаете, какие они.

— Ну, ну, хватил!

— Сами вы затеяли разговор. А зарекаться и вам нечего: по одной земле ходим.

Во всех мастерских в этот день говорили о кандалах, о вчерашнем случае с ними, об аресте и обыске. Матвей устал рассказывать, как было дело, и отмахивался от любопытных:

— Как да как! Вот обыщут тебя, сам узнаешь.

После работы в переулке его догнал парень из сборочной, сказал, у кого хранятся кандалы, и передал собранные для Алексея деньги. Матвея смутило и обрадовало это. Он забормотал, что он не нищий и сам поддержит сына, но тут же сдался, заблистал глазами, заговорил о своей радости и на прощанье весело сказал:

— А кандалы ты получше хорони, а то беда тебе будет. Не гляди, что стар, волью…

Матвей долго глядел от ворот на удаляющегося парня и думал: «Вспомнили… ишь ты… та-ак… давно бы надо…»