Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945] - [12]

Под стать пехотинцам дрались и воины других специальностей. Артиллерийский мастер Сергей Белоусов под огнем противника исправил покалеченную пушку да еще восстановил трофейную — из них тотчас открыли огонь. Ленинградец Иван Михайлович Артемьев обезвредил 33 вражеские мины. Не щадя сил выхаживала раненых щупленькая девчушка, которую бойцы ласково величали: «Наша Наташа». После войны ее, знатную ткачиху, Героя Социалистического Труда, Наталью Федоровну Лаптеву, узнал весь Ленинград. Мы, ныне здравствующие однополчане, избрали ее председателем совета ветеранов дивизии и с почтением зовем теперь не иначе как «наш начдив». Десяткам раненых — и тоже прямо на поле боя — оказала первую помощь санинструктор Нина Рыбакова. До войны она жила в шести километрах от Саблино, на станции Поповка. Нина, рассказывали, буквально рвалась в бой: ведь совсем рядом в фашистской неволе была ее родня.

Не могу не сказать и о моем друге Виталии Долоцком, с которым в бою работали на ротном 50-миллиметровом миномете: я — командиром расчета и наводчиком, а он — подносчиком мин. Родом он со станции Хвойная, что недалеко от тех мест, где мы воевали. Раненый Виталий отказался эвакуироваться в тыл. А когда ему приказали все же «сползать на перевязку», взвалил себе на спину меня, раненного в руку и ногу, и ползком потащил к медпункту. Родители Долоцкого умерли в начале войны. На попечении 16-летнего Вити осталась сестренка, которой еще и года не было.

— Всю войну братик писал мне письма, такие теплые, ласковые, — рассказывала мне впоследствии Нина Михайловна Долоцкая, лаборантка из Кутаиси. — Директор детдома хранил эти письма в моем личном деле, а когда я подросла, передал их мне. К сожалению, я их не сумела сохранить.

Скромный, мужественный и беспредельно честный, Витя Долоцкий так и не увидел больше любимую сестренку, он погиб в бою на подступах к Пскову через три недели после освобождения Ульяновки.

Ульяновка… Не найти ее на больших картах России. Но она в сердце каждого из нас, освобождавших ее от супостата. Перед отъездом из Ульяновки я снова посетил воинское кладбище.

— Под сенью этих дубрав, — тихо произнесла пришедшая сюда вместе со мною председатель тогдашнего поселкового Совета Нина Григорьевна Владимирова, — спят вечным сном 229 сыновей Родины.

В длинных списках захороненных прочел до боли знакомые имена своих товарищей по родной третьей роте: Бахтагалиев У. Б., Кабин Ф. В., Кисаев С. А., Кучин П. М., Матвеев В. М., Тарашин С. Ф., Филиппов З. Я., Яковлев М. Д. Как-то сама собою пришла мысль: а ведь тут мог лежать любой из нас, оставшихся тогда в живых.

* * *

После того, как в одной из газет поделился воспоминаниями о самом дорогом, выстраданном, объявились вдруг знакомые и незнакомые люди, с которыми в те памятные, трудные дни был вместе. Читая их отклики на мою публикацию, слушая потом, при встречах, их собственные воспоминания, я вновь и вновь испытывал глубокое волнение. Память о пережитом на войне крепко сидит в нас, фронтовиках. Мы можем забыть день рождения внука, пропустить дату получения пенсии, но помним, когда началась боевая операция, в которой участвовали, день своего ранения, помним бугорок окопа, березку, под которой похоронили убитого в бою друга… Поверьте, такое никогда забыть нельзя.

Итак, что же добавили к моему газетному рассказу друзья-однополчане?

ЧИТАЯ СПИСОК НАШЕЙ РОТЫ. В числе первых отозвался на публикацию Василий Иванович Калмыков из села Канашево Красноармейского района Челябинской области:

«Держу перед глазами газету, а у самого руки от волнения трясутся. Можно подумать, что не вы обо всем этом написали, а я.

В Ульяновке я был тяжело ранен. В 19 лет стал инвалидом. Для меня этот бой тоже был первым, и я с гордостью ношу медаль „За оборону Ленинграда“. Как вас, солдатиков 1925 года рождения, после тяжких синявинских боев к нам на пополнение дивизии прислали, хорошо помню. Виктор Григорьевич, как и вам, мне тоже не раз снились атаки, про которые вы правдиво написали. По прочтении статьи одного только понять не мог: как это вам удалось столько имен и фамилий однополчан запомнить?»

«Удалось запомнить…» Не совсем так, Василий Иванович. Конечно, многие фамилии сохранились в памяти, но чтобы каждого по имени, отчеству — такого быть не может. Прежде чем писать, я трижды побывал в Ульяновке. Первый раз один, потом всей семьей, затем снова один. Когда приехал туда впервые, была осень. Искал село Никольское. На окраине его, у самой речки, мы ждали сигнала о начале наступления. Там — это я хорошо запомнил — стоял двухэтажный дом, в котором наш взвод провел ночь перед боем. Сейчас на том месте никаких построек нет. На огороде копали картошку две старушки. Подошел к ним, разговорились.

— На том берегу, — говорю, — раньше была деревня, а вон возле того старого дерева стоял двухэтажный дом.

— Путаешь что-то. Никогда там не было двухэтажек, — возразила одна из собеседниц. Напарница же с нею не согласилась:

— Как не было? Вспомни, батюшка-то, что в церкви служил, в двухэтажном доме и проживал.

Так отыскал я еще одно памятное место. А вернувшись в Москву, решил я, Василий Иванович, побывать в Подольске, в Центральном архиве Министерства обороны. Листая ведомости денежно-вещевого довольствия, к большому своему удивлению вдруг увидел список нашей 3-й роты и даже наткнулся на собственную роспись в получении солдатского жалованья за декабрь 43-го года. Так в моем блокноте появился список родной роты.