Живая душа - [86]

— Где телята?!

— Пасутся.

— Где пасутся?!

— Ищите.

— Ну и раскаешься же ты у меня!.. Пригоняй телят немедленно! Я ведь еще не на пенсии! Могу рассчитаться, вылетишь отсюда в один миг!

— Что ж, — сказала Настя. — Мой чин не понизится, хоть и вылечу отсюда. Правда ведь? И пенсия моя не пострадает. А вот пойду-ка я на почту, позвоню в райком… или в обком… ваша пенсия пострадает. Обязательно.

— Звони!!

— Я б позвонила. Да жалко ведь… Жалко вас, Андрей Степаныч, оттого и не тороплюсь. А поступаете вы нехорошо.

Перевязала Настя платок на голове, узел на затылке затянула, как молодуха. Пошла к водопроводному крану, пустила воду в длинное корыто. Слушала, как пофыркивает и чмокает струя. И чувствовала стоящего за своей спиной зоотехника.

Не хотелось Насте ругаться с ним, не хотелось, чтоб он испугался или обиделся. Нет… Хотелось, чтобы он понял. Не первый год работал зоотехник в совхозе, и толково работал. И бескорыстно. Неужели под самый-то конец возьмет да и зачеркнет все сделанное, оставит по себе дурную славу?

Молчит зоотехник. Оглянулась Настя — в слепящем проеме ворот мелькнула темная, будто углем обведенная фигура. Ушел, ничего не сказавши…

Потом, слышно, подъехал к телятнику грузовик, стукнула дверца. Опять стукнула. И тотчас уехал грузовик. Но не к речке, не к загону с телятами, а в сторону деревни.

Вот, пожалуй, и все про Виноватую Настю.

Конечно, можно бы еще порассказать — ведь за плечами у Насти долгая жизнь. Но обо всем не вспомнишь.

Будете на Вычегде, загляните в Настину деревню. Ее очень просто найти. И с шоссейной дороги, и с речного простора виден памятник — дымчато-сиреневая глыба гранита, укрепленная на бетонном постаменте. В солнце и в дождь поблескивают на ее гранях слюдяные зерна, в солнце и в дождь явственно читаются имена, выбитые на камне.

Издалека виден памятник.

Авторизованный перевод Э. Шима и Т. Яковлевой.

В СЛЕДУЮЩУЮ СУББОТУ

1

Народу на автобусной остановке было немного. И среди тех, кто стоял сейчас под дощатым навесом, Томов не нашел знакомых. Постоянные его попутчики, тоже ездившие по выходным дням в город, сегодня не пришли. Вероятно, знали, что автобуса не будет.

Да, вряд ли автобус появится. Даже в поселке дороги уже развезло, изрыло ручьями, а на реке лед сделался пятнистым, поверх него морщатся от ветра лужи. И в колеях от автомобилей стоит вода.

Рано в этом году потеплело…

Теперь, пока не кончится ледоход и не схлынет паводок, поселок сплавщиков будет отрезан от города. Сколько это продлится? По крайней мере, недели три. А может, и четыре…

Осенью Томову повезло. В середине октября еще курсировали между городом и поселком катера, а потом внезапно ударил такой мороз, что к ноябрьским праздникам по речному льду спокойно ходили грузовики и автобусы. И почти не было у Томова перерыва в его поездках.

Вряд ли ему повезет снова. Правда, по долгосрочному прогнозу весна ожидается бурной; в поселке готовятся к большому подъему воды; сплавная контора на всякий случай пересматривает планы. Но метеорологи уже столько раз ошибались, что и подшучивать-то над ними надоело. Томов тоже надеется, что весна будет короткой и бурной. Но эта надежда внушена не метеорологами. Просто не хочется допускать мысли, что весна затянется и что придется тогда целый месяц сидеть в поселке. Подумать об этом страшно.

Нет, все обойдется. Отчего не предположить, что Томову повезет вновь? Загремят, забабахают с пушечным гулом льдины, вставая на дыбы; стремительно потащит их к морю бешеная весенняя вода, а затем быстро войдет в берега, и в один прекрасный день стукнется о причал знакомый катерок, нарядный и чистенький после зимнего ремонта. И повалит на него толпа пассажиров, и будут среди них знакомые люди, с которыми Томов уже не раз ездил в город. А там, в городе, можно будет услышать: «Ну что — до следующей субботы?» И ответить: «Конечно, до следующей субботы!»

Впрочем, в городе могут однажды и не спросить. Промолчат, да и все тут. И тогда не нужны будут поездки на катерах и автобусах… Но об этом тоже не хочется думать, точно так же, как о затяжной весне. Не надо об этом думать. Все обойдется. Все как-нибудь обойдется и устроится. Только вот сегодня, в последний-то разочек перед паводком, необходимо побывать в городе. Неужели не появится этот окаянный автобус, неужели и Томов и все эти люди дожидаются напрасно?

Задувал сырой ветер, было промозгло; у Томова стыли ноги в резиновых сапогах. За долгую зиму он привык носить легонькие удобные пимы и сейчас стоял как в колодках.

А люди между тем постепенно уходили с остановки. Побрел обратно к поселку продымленный махрою дед в овчинном тулупе, перепоясанном солдатским ремнем; ушли две старухи, неся мешок с дрыгающимся, охрипшим от визга поросенком; ушла женщина в темных очках, похожая на иностранную туристку. Под навесом остались только мужчина — вероятно, подвыпивший, — который все время дремал, привалясь к столбу и уронив на грудь голову, да еще молоденькая девчушка лет, наверное, двадцати.

Мужчине, судя по всему, не столь было важно, придет автобус или нет. А девушка нервничала, выбегала из-под навеса, смотрела, щурясь, на дорогу. Лицо у нее было доверчивое, откровенное — если слышалось наверху, за поселком, завыванье мотора, девушка ободрялась, веселела, тотчас подхватывала дешевенькую клеенчатую сумку, плотно набитую книжками, а когда выяснялось, что по слякотной дороге ползет не автобус, а длинный гремящий цепями лесовоз, девушка ахала и морщилась, как от боли.