Живая душа - [71]
— Что за спешка-то?
— Эх, Бутиков, копаешься ты в навозе, ничего не знаешь… Власть меняется!
— Это как же?..
— Сам увидишь! Вот придем в твой сельхоз — устроим полную ликвидацию! И никто тебя, Бутиков, на работу не погонит…
— Дела-а… Вы что же — от немцев посланные?
— Мы, брат, от свободной России посланные!
— Дела-а…
— Идем-ка. Спешить надо.
— Дак говорю — не пробраться… — вздохнул Бутиков, косясь на автомат.
— Не хочешь, значит?
— Да кабы можно было… А то ведь завязнем к едрене-фене…
— Ладно, Бутиков. Пойдем без тебя.
— Ну, коли не боитеся…
— Мы ничего не боимся, — сказал Рашковский и забросил автомат за плечо. — Мы ребята-ежики… Только и тебя здесь не оставим. Вдруг ты нас обгонишь? Небось дорогу-то знаешь?
— Не знаю, откуда мне знать…
— Знаешь, — сказал Рашковский. — Перевоспитался ты, вполне стал сознательный… Ну, прощай, ударник колхозных полей!
В кулаке Рашковского Бутиков увидел нож. Длинный, с желобком и толстою спинкой, как у рыбы.
Страшно было так помирать. На фронте — другое дело, а вот здесь, от ножа, страшно.
— Ну, что ж теперь… — проговорил Бутиков. — Я б тебя тоже, сволочугу бандитскую… Если б мог…
Он не договорил. Рашковский качнулся вперед, мягко ударил ножом и поддернул его кверху.
Бутиков услышал хруст, ощутил странно-холодную боль, словно ледяная игла прошила ему живот. Он схватился руками за ужаленное место, скрутил пальцами рубаху и стал придавливать ее к ребрам. Потом желтый затопленный берег, и кусты черемушника, и фигуры в пятнистых комбинезонах — все стало переворачиваться вверх тормашками, гаснуть и навсегда исчезло, прежде чем Бутиков стукнулся головой о мокрую гальку, о пестренькие камушки.
Глава восьмая
ЕРМОЛАЕВ И ПАШКОВСКИЙ
Ермолаев предчувствовал обреченность десанта, и это предчувствие, вероятно, ускоряло развязку.
Он исполнял все, что ему полагалось исполнять; он был собран, энергичен, активен. Но в душе накапливалось и накапливалось полнейшее безразличие к происходящему.
Он знал, что живьем не сдастся, — в самый последний-то миг не струсит, — остальное его не волновало.
Пашковский до кровавых соплей избил десантника, упустившего зырянина. Ермолаев остался невозмутим. Пашковский остервенело преследовал радиста Ткачева, бежавшего вместе с зырянином. Ермолаев лишних усилий не затрачивал. И не особенно удивился ткачевскому пируэту, — ну, если бы не рыжий переметнулся к большевикам, то кто-нибудь другой.
Приближается агония.
«Что вы делаете? — вскрикнула вчера Наташенька. — Что вы делаете?!» А он — подушку ей на морду. На юное, прелестное личико.
Наверно, предостаточно подлостей совершали предки дворянина. Ермолаева — генерал-адъютанты свиты его величества, первые чины двора, статс-дамы и камер-фрейлины. Отчего же не совершить и ему свою последнюю подлость?
Агония.
Собиралась Наташенька в Россию. Пойду, дескать, через леса и горы, босая и нищая, ведомая тоскою по родине… Поздно засобиралась. Увязла в грязи, как увяз дворянин Ермолаев.
Не эта дорожка ведет на родину. Есть другие пути, почище, но мы почему-то не ступили на них.
Ермолаев самому себе не признавался, что любит Наташу. Любит поздней, горчайшей любовью…
А может быть, она найдет свою дорогу? Вчера он скрутил, растоптал ее. Руки скрутил ей, силою сломил ее силу. Но, уходя, набросив небрежно пиджак на плечо, почувствовал, что растоптан сам, — столько ненависти, презрения было в ее глазах.
И он не желал вспоминать о Наташе, пока летел в «Кондоре», — а пришлось лететь очень долго, времени было вдоволь, и всяческие воспоминания лезли в голову. Но Ермолаев плевал теперь на Наташеньку, как и на все остальное.
Ибо — агония.
Пашковский, заставляя подчиняться приунывших десантников, гоняясь за сбежавшими радистом и проводником, пробираясь наугад по тайге и болотам, пытался сохранить шкуру. Ермолаеву этого не надо.
Рыжий Ткачев, отстреливаясь, не убил никого из группы. Имел возможность чуть ли не всех укокошить, а стрелял мимо. Ларчик открывается просто: среди десятка диверсантов находится «фукс», его надо взять живым.
Еще вначале Ермолаев заподозрил, что Клюге лжет. Операция запланирована иначе, она более обширна и включает в себя не один маленький десант.
Ермолаев обманут. Не он здесь командует. В составе группы есть человек, знающий гораздо больше. Им может оказаться любой из десяти — и вот этот дегенерат, и этот старый хрыч. Пока он ничем не выделяется, а настанет минута — и «фукс» начнет распоряжаться. Ермолаева побоку, Пашковского побоку, развертывается следующая фаза игры.
Но, обманув Ермолаева, полковник Клюге ничего не изменит в закономерном течении событий… Вот в чем суть.
Ткачев, пройдоха, потому и стрелял мимо, что берег «фукса». Если Ткачев не простой перебежчик, надеющийся заслужить у своих прощенье, а заброшен советской разведкой, то — хвала большевикам. Научились высокому профессионализму.
Что ж, пусть берут «фукса», пусть натянут нос полковнику Клюге. А Ермолаев выходит из игры.
…Продирались сквозь дебри, вязли в ручьях и болотах. Поминутно оглядывались, приседая от животного, необоримого страха. А меж тем разгорался день, синело небо. Кукушка считала года.
«Пути и перепутья» — дополненное и доработанное переиздание романа С. Гуськова «Рабочий городок». На примере жизни небольшого среднерусского городка автор показывает социалистическое переустройство бытия, прослеживает судьбы героев того молодого поколения, которое росло и крепло вместе со страной. Десятиклассниками, только что закончившими школу, встретили Олег Пролеткин, Василий Протасов и их товарищи начало Великой Отечественной войны. И вот позади годы тяжелых испытаний. Герои возвращаются в город своей юности, сталкиваются с рядом острых и сложных проблем.
Роман «Арденнские страсти» посвящен событиям второй мировой войны – поражению немецко-фашистских войск в Арденнах в декабре 1944-го – январе 1945-го года.Юрий Домбровский в свое время писал об этом романе: "Наша последняя встреча со Львом Исаевичем – это "Арденнские страсти"... Нет, старый мастер не стал иным, его талант не потускнел. Это – жестокая, великолепная и грозная вещь. Это, как "По ком звонит колокол". Ее грозный набат сейчас звучит громче, чем когда-либо. О ней еще пока рано писать – она только что вышла, ее надо читать. Читайте, пожалуйста, и помните, в какое время и в каком году мы живем.
В повести Ефима Яковлевича Терешенкова рассказывается о молодой учительнице, о том, как в таежном приморском селе началась ее трудовая жизнь. Любовь к детям, доброе отношение к односельчанам, трудолюбие помогают Жене перенести все невзгоды.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».