Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов - [13]

Зато не раз уже упоминавшегося здесь Трифона, разорителя уставов Кирилло-Белозерского монастыря, было кому прославить во святых. Он вошел в число святых епископов Ростова, хотя даже само оставление им Ростовской кафедры не было слишком благостным. Согласно рассказу вполне официозного источника, он почему-то возымел вражду к мощам ярославских чудотворцев князей Феодора и сыновей его Давида и Константина (видимо, потому, что мощи этих святых XIII–XIV веков открыли в 1463 году в Ярославле, не спросив его дозволения как правящего епископа) и объявлял совершавшиеся при них чудеса чародейством. В 1467 году по его указанию мощи пытались осквернить, но это привело лишь к еще большему их прославлению, а самого Трифона разбил паралич, и он оставил кафедру, закончив свои дни на покаянии в Спасском монастыре Ярославля, поблизости от мощей. Эта история попала в рассказ о явлении мощей ярославских чудотворцев, составленный в начале 1470-х годов по указанию церковных властей; согласно рассказу, Трифон получил от оскорбленных им мощей исцеление. В последнее верится с трудом, так как на кафедру он больше не вернулся и в 1468 году умер. Скорее всего, официального церковного почитания он сподобился не ради личного благочестия, а по своему номенклатурному статусу: многолетний духовник великого князя не должен был быть менее святым, чем другие его современники.

Мы еще не раз столкнемся с несовпадением списков святых и злодеев (или хотя бы просто несвятых) у разных церковных партий в пределах одной только Московской церкви. Для церковной истории это совершенно нормально, и в Византии спорными фигурами иногда оставались – и не на время, а навсегда – ключевые исторические персоналии, как, например, император Юстиниан (одни считали его святым, другие – еретиком). Церковь в целом никогда не стремилась к составлению обязательного для всеобщего почитания списка святых, хотя время от времени некоторые церковные партии претендовали на нечто подобное.

Паломничество на Восток и Иннокентий Охлебинин

«Серебряный век» Кирилло-Белозерского монастыря закончился в 1469 году с (вынужденным?) уходом игумена Кассиана на покой в Спасо-Каменный монастырь. На этом чудо сохранения одного отдельно взятого исихастского общежития в неисихастской церкви Московии прекратилось. Монастырь опять погрузился в стяжательство и в нарочитое пренебрежение традициями отца-основателя.

В последний раз Нил Сорский упоминается среди старцев Кирилло-Белозерского монастыря в одной грамоте, датируемой 1471–1475 годами. После этого он покидает родной монастырь навсегда. Судя по духовному складу Нила, он едва ли считал нужным особенно долго задерживаться в монастыре после переворота 1469 года. Вероятно, он оставался в монастыре лишь до тех пор, пока не убедился, что новым порядкам сопротивляться невозможно. Вместе с ним покидает монастырь его ученик Иннокентий, из княжеского рода Охлебининых, в то время совсем молодой новоначальный монах. В церковную историю он войдет как преподобный Иннокентий Комельский († 19 марта 1521 г.), основатель Спасо-Преображенского монастыря в 55 верстах к югу от Вологды. Биографические сведения об Иннокентии бережно сохранялись монахами основанного им монастыря, но еще во второй четверти XVI века почти все эти документы сгорели при татарском набеге, и потому доступные нам сегодня сведения о его жизни весьма сбивчивы и отрывочны. Наверное, можно доверять сообщению о том, что Иннокентий покинул Нила, чтобы основать свой собственный монастырь, еще при его жизни и по его благословению, в 1491 году.

Как удалось не так давно выяснить Г.М. Прохорову, Иннокентий был автором предисловий к творениям Нила Сорского. Эти предисловия можно читать отдельно, и они сами по себе представляют важное руководство в монашеской жизни. До самого недавнего времени их автором считался молдавский святой XVIII века Василий Поляномерульский (или, вернее, Пойаномерлуйский) – старший товарищ и наставник святого Паисия (Величковского), человека, стоявшего у истоков возрождения русского монашества в XIX веке. Вместе с творениями Василия и Паисия эти сочинения стали любимым чтением русских монахов. Это очень важно. Таким вот окольным путем, под чужим именем, ученик Нила Сорского стал явлением нашей монашеской современности, которая воспитала и новомучеников, и исповедников российских ХХ века.

Покинув монастырь, Нил и Иннокентий отправились в недавно завоеванный турками Константинополь и на Афон, который и при турках сохранил свой статус монашеской республики, установленный византийскими императорами и теперь подтвержденный турецкими султанами. Ни о какой исламизации Афона речь не шла, а духовные традиции, возрожденные исихастами в XIV веке, все еще сохранялись (упадок Афона в XVI веке – дело отдаленного будущего). По своему складу Нил, будучи в то время уже зрелым монахом, не увлекался столь любимыми мирянами (но весьма не одобряемыми монашеской аскетикой) паломничествами «по святым местам», а путешествовал строго по делу: туда, где можно научиться чемуто полезному для монашеской жизни. Мы не знаем, сколько именно лет он провел в этом паломничестве, и даже не можем быть уверены в том, что это было именно паломничество, – то есть в том, что изначально он собирался возвращаться в Россию. Во всяком случае, Нил с Иннокентием провели среди греческих монахов порядка десяти лет, чуть меньше или чуть больше. Судя по тому, что они решили возвращаться, на каком-то этапе Нил понял, что теперь сможет и у себя на родине вести такую жизнь, которой он научился на Афоне. Вернувшись, он станет основателем нового для Руси образа монашеской жизни – скитского.