Житие и страсть Жоржа Сименона - [9]

— Я в отпаде! — восхищался Этьен своим «учеником», — эти американские башмаки с квадратными носами — писаюсь от зависти! Я тоже их приметил, но, видишь ли, мне без каблуков никуда.

— Причем — из настоящей оленьей кожи!

— Приказчик по секрету сообщил мне, что американцы шьют не из оленьей, а из собачьей.

— О! Это совсем круто! — косясь на любопытствующих, Сим вытянул ногу, — красота!

— Жаль, что ты не надел пыльник, мы с тобой выглядели бы как близнецы. Смотри, я вывернул подкладку наверх. Потрясная расцветка — сплошной Гоген!

— Мне тоже изнанка больше нравится. Но пыльник остался в шкафу. Ежкин хвост, — да у меня завелся целый гардероб!

— Главное — какой крутой! — Этьен расхохотался, открывая мелкие гнилые зубы. — Скажи мне спасибо — здорово прибарахлились!

Этьен, считавшийся продвинутым модником, по части туалета заходил столь далеко в своих безумствах, что его называли «Шизанутый Тулуз — Лотрек». Если среди богемных чудил появлялось совершенно немыслимо облаченное существо, сомневаться не приходилось — это был Этьен. Именно он навел Сименона на правильное место: ежегодно на бульваре Мальзерб в первую неделю января в известном английском магазине происходила распродажа. Сюда попадали лишь модели, слишком экстравагантные для широкой публики. В первый же день распродажи половина монпарнаских художников выстраивалась в длинную очередь, тянущуюся по улице. Здесь — то Этьен с Симом, отстояв добрых два часа, приобрели двусторонние плащи: одна сторона сделана из непромокаемого материала, другая — цвета красной капусты в крупную черную клетку — из мохнатой шерсти. А еще Сим ухватил пальто агрессивно василькового цвета. Вместе с розовыми брюками и рыжими башмаками получилось то, что надо. Пусть чинные буржуа сворачивают шею — художник едет!

— Видел афишу? Вон, вон она! — перегнувшись через перила, Этьен тыкал пальцем в проплывший мимо афишный столб. — Жозефин Беккер — американка! Огромная шоколадная задница — полный атас! Даже когда я вижу афишу, мне хочется впиться в нее зубами.

— Вчера мы познакомились в «Ротонде». Сегодня пригласил ее на вечерушка к себе. Заходи, но вот куснуть тебе не придется. Эту задницу уже пасу я.

Того, что Европа увидела в начале 20‑х годов, «эмансипе» начала века не могли себе представить даже в самых смелых фантазиях. Героиней десятилетия стала темнокожая джазовая танцовщица Жозефина Беккер. С непосредственностью африканской дивы она считала набедренную повязку из страусовых перьев вполне достаточным нарядом для выхода на сцену. Жозефина оказалась первой, сделавшей свое черное тело достоянием всего мира. Мир, в свою очередь, сделал мадемуазель Беккер телом эпохи. А Сименон сделал тело эпохи своим достоянием.

Как бдительная Тижи могла не замечать пассажи ретиво кабелирующего мужа и его бурную связь с «чернокожей пантерой»? Она убеждала себя в том, что для ревности нет оснований — ведь Сим регулярно и пылко исполнял супружеские обязанности, и самые бурные гулянки не мешали ему отстукивать по восемьдесят страниц в день. В комнате на верхнем этаже Сименоны обставили свое «кафе» — место для частых вечеринок. Окна завесили черным бархатом, соорудили американский бар с толстым стеклом и подсветкой. Сименон достал театральный прожектор, позволявший утраивать разноцветное сияние. Полумрак, громкая музыка, самая богемная компания: представители Монпарнаса, русские балерины, дочь азиатского посла и, конечно, Жозефин Беккер — обезьяноликая, гибкая красавица с умопомрачительным телом. За баром в белой водолазке смешивал напитки, виртуозно жонглируя бутылками, сам хозяин. К трем часам ночи на полу среди черных бархатных подушек свивались обнаженные тела. А с шести утра Сименон садился писать.

«Мы жили для того, чтобы радоваться жизни, ничего не драматизировали и не принимали всерьез, кроме одного — того количества страниц, которое я должен был ежедневно отстукивать на машинке. Писал быстро, с увлечением, особенно приключенческие романы для юношества в «голубую серию». Красная серия — «чувства» — занимала меня меньше, но и тут не надо было сильно напрягаться, существовали шаблоны, от которых не стоило отдаляться. Для «голубой серии» приобрел словарь, с помощью которого с легкостью совершал путешествия по всему миру: хоть на Амазонку, хоть на озеро Титикака. Путешествовать по миру, имея под рукой бутылка белого вина, я начинал в шесть утра и заканчивал после полудня, приканчивая вторую бутылку.

Я играл в жизнь, жонглировал ею. Но при этом не переставал писать. А иногда вечерами сочинял для себя короткие рассказики»

На этих романах, дающих приемлемые для привольного житья доходы, формировался навык сименоновской «скорописи» и особый стиль, заключавшийся, как не раз подчеркивал писатель, в отрицании литературных красот и вычурности. От этих неминуемых приемов развлекательной литературы у него выработался стойкий рвотный рефлекс. В своем пристрастии к простоте формы и минимализму выразительных средств, как и в феноменальной писательской продуктивности, Сименон стоит особняком.

Десятилетие с 1919 до начала в 1929 мирового экономического кризиса, получившее во Франции название «шальные годы», стало временем расцвета сюрреализма и «арт деко», распространением американского джаза, русского балета, взлета «парижской школы» живописи, собравшей на Монпарнасе художников со всего света. С головой окунувшись в мир парижской богемы, подружившись с самыми авангардными его представителями, Сименон сохранил, как писатель, обособленность, уникальность. Поразительным образом ему удалось пройти мимо всех течений литературного авангарда. С самого начала и до конца «простота стиля» была главным принципом его сочинений.