Житие Дон Кихота и Санчо - [51]

о достопримечательном происшествии со стрелками и о великой свирепости нашего доброго Рыцаря Дон Кихота

И вот стрелкам пришлось смириться с тем, что Дон Кихот безумен, а цирюльнику пришлось признать таз шлемом за мзду в восемь реалов, которые втихомолку уплатил ему священник; а начни он с этого, и распри бы не было, потому как не сыщется такой цирюльник, будь он хоть сто раз антидонкихо- товец и тазозащитник, который за восемь реалов не объявит шлемами все тазы, какие только есть, были и будут на свете, особливо же если предварительно намять ему бока за то, что держался противоположной точки зрения. И как же хорошо знал священник способ, которым можно заставить цирюльников исповедаться в своей вере; цирюльники ведь недалеко ушли от угольщиков! Не знаю, почему вера цирюльника не вошла в поговорку, подобно вере угольщика.¹⁰⁸ Было бы вполне заслуженно.

И вот утихла распря, во время которой те, кто прежде насмехались над Дон Кихотом, сражались, им вдохновленные, за веру, которой не разделяли; потом наш Рыцарь всех угомонил, и тут было решено засадить его в клетку; участники этой затеи принялись за дело, для чего перерядились так, чтобы он их не узнал. Только перерядившись, насмешники могут засадить Дон Кихота в клетку. Поместили его в клетку, заколотили досками и вытащили из комнаты на плечах, а маэсе Николас при этом городил всякий вздор, чтобы Дон Кихот поверил, что околдован; он и поверил. А затем взгромоздили клетку на телегу, запряженную волами.

Глава XLVII

о том, каким необычайным способом был очарован Дон Кихот Ламанчский, и о других достославных происшествиях

Заперт в деревянную клетку, которую везут на телеге, запряженной волами! Много замечательных рыцарских историй прочитал Дон Кихот, но не читывал, не видывал и не слыхивал, чтобы странствующих рыцарей похищали подобным образом: обыкновенно «волшебники уносят их по воздуху с удивительной быстротой, окутав серым или черным облаком или посадив на огненную колесницу…». Но дело в том, что в Донкихотово время рыцарство и волшебство «шли не по тем путям, по которым они шли в древние времена»; и надлежало им идти такими путями, дабы свершился до конца шутовской крестный путь нашего Рыцаря.

Свет вынуждает рыцарей странствовать в клетке и с тою скоростью, на какую способны волы. И притворяется вдобавок, что льет слезы при этом зрелище, как притворились трактирщица, ее дочка и Мариторнес. И телега двинулась в путь, по бокам ее шли стрелки, а Санчо следовал на осле, ведя на поводу Росинанта. «Дон Кихот со связанными руками сидел в клетке, прислонившись к решетке и вытянув ноги, столь терпеливый и безмолвный, словно не был человеком из плоти».[31] Само собой, он таковым и не был, он был человеком духа. Вот приключение, которое в очередной раз побуждает нас восхищаться Дон Кихотом, его безмолвием и его терпением.

И крестный путь его на том не кончился; но, вдобавок ко всему, когда ехал он таким образом, повстречался ему некий каноник, у коего здравого смысла было больше, чем следует. И Дон Кихот с места в карьер явил простодушно этому канонику всю глубину своего героизма, когда, представляясь, назвался странствующим рыцарем, и не из числа забытых славой, а из числа тех, чьи имена она начертает «в храме бессмертия, дабы послужили они образцом и примером для грядущих веков[32]».

О героический мой Рыцарь, ты заперт в клетке, влекомой медлительными волами, но, однако же, веришь, — и правильно делаешь! — что имя твое будет начертано в храме бессмертия, дабы служить образцом будущим векам! Изумился каноник, услышав речи Дон Кихота, а того более, речи священника, подтвердившего сказанное Рыцарем; и тут вдруг лукавец Санчо возьми да и вылези со своими сомнениями насчет того, что господин его околдован, — он ведь и ест, и пьет, и справляет естественные нужды; и, обратившись прямо к священнику, без околичностей обвинил его в зависти.

Ты попал в цель, верный оруженосец, ты попал в цель; зависть и одна только зависть причиной тому, что господина твоего засадили в клетку; зависть, вырядившаяся в одеяния любви к ближнему; зависть разумников, которым ненавистно героическое безумие; зависть, превратившая здравый смысл в дес- пота–уравнителя. Рабами этого деспота были ц каноник, и священник — неудивительно! — вот они и проехали вперед, чтобы побеседовать, и каноник наплел с три короба банальных и пустопорожних словес по поводу литературы.

И какой же насквозь кастильской была та беседа меж каноником и священником! Когда общаются и соприкасаются друг с другом столь пробково- дубовые умы, кора, их покрывающая, не сходит на нет, а становится еще более заматерелой, подобно тому как мозоль не сходит с кожи, а только твердеет, когда обувь натирает ногу. То‑то они возрадовались, обнаружив при встрече, какие оба разумники! Видно, чтобы этой породе открылось извечно человеческое, а вернее божественное, необходимо, чтобы пробковая оболочка, стиснувшая душу, дала трещину под действием безумия либо чтобы душа сквозь эту оболочку прорвалась наружу под действием деревенского простодушия. Ума им хватает, вот чего им не хватает, так это духовности. Они агрессивно благоразумны, и христианство, которое, по собственному их утверждению, исповедуют, в сущности всего лишь самый грубый материализм, какой только можно себе представить. Им недостаточно ощущать Бога, они хотят, чтобы им доказали математически, что Он существует, и, более того, им нужно это доказательство проглотить.