Житие Дон Кихота и Санчо - [125]

и, как многие из нас считают, «Илиаде».

Более того, я решусь написать очерк, где буду утверждать, что Дон Кихот существовал, а Сервантес — нет. И поскольку Сервантес уже не существует, а Дон Кихот живет себе и живет, мы все должны будем оставить мертвого и идти с живым, покинуть Сервантеса и пойти с Дон Кихотом.

Полагаю, одно из величайших несчастий, которое может приключиться с кихотизмом, это возможное открытие оригинала «Дон Кихота» — рукописи, написанной рукой Сервантеса. Надо думать, рукопись, к счастью, исчезла, поскольку во времена Сервантеса не было того фетишизма по отношению к автографам, каковой наблюдается в наше время, и мысли знаменитых писателей не воспроизводились, как это делается сейчас, в альбомах и на почтовых открытках. Если же рукопись не погибла и ее сохранил какой‑нибудь любознательный человек, нам угрожает не только воспроизведение ее в фототипических оттисках, но и куча монографий всяких светил–графологов. И чего только не напишут по поводу того, какой фрагмент Сервантес написал твердой рукой, какие места написаны второпях, где он замешкался, где больше всего вычеркнул, исправил, а где меньше! А посему я считаю пишущую машинку чудеснейшим и полезнейшим изобретением и думаю, что всем нам, писателям, следовало бы пользоваться ею, чтобы не видно было почерка — кстати в выигрыше, и немалом, оказались бы наборщики и печатники: ведь сколько на свете писателей, у которых почерк прескверный, а они ничуть при этом не смущаются.

Было бы сущим бедствием для кихотизма, если бы нашлась рукопись «Дон Кихота»; и без того с первым изданием бог знает что творят, а что было бы тогда?

Я всегда сожалел, что не обнаружил ни одного экземпляра первого издания, затерявшегося где‑нибудь на постоялом дворе либо в каком‑нибудь сельском домике; уж я бы попытался приобрести его по самой низкой цене и тотчас продал бы по самой высокой, а в результате сей торговой сделки купил бы целую кучу донкихотовских книг, столь мне необходимых, и среди них, само собою, не оказалось бы книги ни одного сервантиста. Уверяю, что на деньги от этой сделки я не купил бы ни Пельисера, ни Клеменсина.¹⁵

Очень грустно, что из самой книги, книги как предмета, где рассказывается история Хитроумного идальго, многими сотворен фетиш, причем потрачено время на самое банальное занятие, какое только может прийти в голову двуногим без перьев, более почтительно именуемым библиофилами. И при этом в Испании так и нет издания «Дон Кихота», которое было бы удобно, напечатано на хорошей, плотной бумаге, с тщательной корректурой, и продавалось по умеренной, а не двойной цене; издание должно быть простое, опрятное, скромное, ясное, удобное и дешевое. Но этого не достичь, пока мы не увеличим число добросовестных кихотистов и не принудим к молчанию и бездействию сервантистов.

Говорят и повторяют до оскомины, что кихотизм нас погубил; и хотя многие уже протестуют против этого фальшивейшего суждения, следует протестовать все больше и громко говорить о том, что еще не началось царство Дон Кихота в Испании. Бедный ламанчский идальго, после того как восстал из могилы, куда его упрятал Сервантес, промчался по всему миру, восторженно принятый и понятый во многих его частях — в Англии и России особенно,^16 — и, вернувшись на свою землю, столкнулся с тем, что здесь‑то его хуже всего понимают и более всего на него клевещут. Можно повторить сказанное его Учителем Иисусом, верным учеником которого был, на свой лад, Дон Кихот: «Нет пророка в своем отечестве».¹⁷

Воссияют ли в Испании лучшие дни для Дон Кихота и Санчо? Будут ли они лучше поняты?

Надежда есть, особенно если мы, кихотисты, поставим задачу по–донкихо- товски разгромить сервантистов.

Прежде чем закончить, я должен заявить: все то, что я здесь сказал о Дон Кихоте, относится и к его верному и благороднейшему оруженосцу Санчо Пансе, которого знают еще хуже и поносят еще больше, чем его хозяина и господина. И это несчастье, нависшее грузом над памятью доброго Санчо, идет уже от Сервантеса, который если не понял до конца своего Дон Кихота, то уж своего Санчо понять совсем не сумел; и если в отношении Дон Кихота он бывал иногда недобрым, то к Санчо почти всегда был несправедлив.

В самом деле, одна вещь особенно бросается в глаза, когда читаешь «Дон Кихота»: непонимание Сервантесом характера и души Санчо, высокий героизм которого так никогда и не постиг его литературный отец. На Санчо он клевещет, грубо обращается с ним без всякой причины и повода, упорно отказывается понимать побудительные причины его действий; а есть случаи, когда чувствуется, что в силу этого непонимания он искажает правду поступков и заставляет славного оруженосца говорить и делать то, что он никогда бы не сказал и не совершил, а стало быть, не говорил и не совершал.

И такую ловкость приобрел изворотливый Сервантес в том, чтобы выворачивать наизнанку намерения Санчо и искажать его замыслы, что досталась благородному оруженосцу незаслуженная слава, от которой мы, кихотисты, надеюсь, избавим его, поскольку мы являемся и должны быть одновременно и санчопансистами.