Жить не дано дважды - [35]

Я проводила Нину за город, на шоссе. Почти всю дорогу Нина болтала и смеялась, перемигивалась со встречными солдатами, строила глазки офицерам и неслышно щелкала затвором фотоаппарата.

— Зачем они тебе? — удивлялась я.

— А, пригодятся! — щурила Нина глаза, полные ненависти. — Там разберутся.

Я откровенно завидовала ее умению, ловкости, с какой она мгновенно перевоплощалась. Мне бы так!

У выхода из города нас нагнал немецкий грузовик с каким-то грузом в кузове. Нина встала на его пути, широко раскрыв руки, сияя улыбками. Машина остановилась. Водитель что-то сказал сидящему рядом ефрейтору. Тот послушно покинул кабину, перебрался в кузов.

— Что я тебе говорила? — шепнула Нина, обнимая меня. — Приказ!

Я крепко-крепко прижалась к ней, поцеловала.

14.

Через день получила приказ из Центра — прекратить наблюдение за группой.

— Почему? — поразился Степан.

Может быть, впервые за время нашей работы он задал вопрос, который не стоило задавать. Уж очень обидно бросить так, на полпути.

Поэтому я ответила столько, сколько можно было:

— Группу передали в другие руки, Степан… Не понимаете? Наша с вами задача — наблюдение, сбор сведений. А группой будут заниматься разведчики с другой задачей — войти, скажем, в систему немецкой разведки. Они выяснят время и место выброски группы, выслеженной нами. Но и этим разведчикам придет приказ — отойти: группой займутся следующие разведчики. У них будет, примерно, такая задача: скажем, идти по следам группы, дать ей возможность перейти линию фронта и там задержать. Или, наоборот, не дать перейти на нашу сторону. Ну, и так далее…

Я увлеклась, только теперь как бы увидела нашу неприметную и большую работу. Сколько разведчиков пошло на службу к немцам ради того, чтобы иметь возможность заглянуть в секретную документацию или выспросить по дружбе у штабиста, когда и в каком месте будет выброшена группа. До поры, до времени, а может, и до конца войны, о том, почему эти люди с немцами, знают единицы. Народ считает их продажными, чурается, а порой оскорбляет. Предатель — ненавистнее самого врага. Эти люди терпят, молчат и делают свое великое дело. А ведь они девчонки и мальчишки — моего возраста, или серьезные люди, отцы семейств, или старики, прожившие кристально чистую жизнь. Но когда надо для Родины — они идут на все.

Примерно неделю спустя я приняла радиограмму, от которой хотелось петь и плясать.

С шумом скатилась по лестнице вниз, влетела в распахнутую дверь, обняла оторопевшего Степана и поцеловала.

— Поздравляю нас, Степан — вас и себя! Читайте.

Степан пробежал глазами сначала по листку, потом прочитал каждое слово в отдельности и опять все снова вместе. На клочке бумаги было расшифровано:

«Группа встречена полностью. Обезврежена. Поздравляю успехом».

Степан сложил на груди свои могучие руки и тихо-тихо произнес:

— Это большая награда, Марина. Спасибо.

— Здорово, да? Знаете, Степан, я всегда думала, что, наверное, очень приятно получить какую-нибудь награду.

Маленький листок радиограммы я прижала обеими руками к груди и дрогнувшим голосом, совсем тихо прошептала:

— Это очень большая награда.

— Вера! — во весь голос позвал Степан жену. — Где ты, Вера? Давай что ни есть на стол — праздник сегодня!

Скоро вошла Вера, неся в руках чугунок с дымящейся картошкой. Милое лицо ее было светлым и грустным.

— Что, — спросила она, — или наших слышно?

Наших еще не было слышно. Но фронт заметно приближался. Заметно по тому, как спешно отступали вражеские соединения за Днестр и укреплялись на том берегу. Как увеличивался поток каких-то странных беженцев, и прибавлялось машин и повозок с ранеными. Как суматошно и растерянно металась огромная семья Василия и светились затаенной радостью глаза Лизы, ожидавшей с советскими войсками мужа.

Несколько дней назад, возвращаясь домой, у порога я наткнулась на чью-то обувь. Кто-то пришел чужой? Еще в сенях я услышала громкий разговор и, открыв дверь, поняла, что речь шла обо мне — увидев меня, все замолчали. Я спокойно, как будто ничего не случилось, поздоровалась. Кроме сидевших за столом Василия и Лизы, на лавке у двери раскрасневшаяся, сердитая, видно, еще не остывшая от шумного разговора, сидела жена старшего брата Нюра. Никто не ответил мне. Лиза спрятала глаза, нагнувшись к сидевшему у нее на коленях сыну. Василий посмотрел на меня зло и тоже отвел взгляд в сторону. Молчание длилось недолго. Нюра вдруг быстро вскочила с лавки, подбоченилась и, наступая, закричала неожиданно визгливым пронзительным голосом:

— Ты что же это делаешь, а? Муж дома сидит, а жена ночами шляется! Паскудница этакая, всю семью нашу опозорила. Не успела приехать, как снюхалась с кем-то, шашни завела… То по целым дням пропадала, а теперь и ночевать не приходишь!.. Где была?.. Говори, с кем шлялась?

Я невольно попятилась к печке. И, поняв сразу что произошло, — меня тут судили, как загулявшую жену, — успокоилась. Этого надо было ожидать — родные Василия не раз давали мне понять, что не простят частые поездки без мужа по соседним городам. «Изменница-жена» все же лучше, чем если бы они подозревали правду. Только бы не сорваться… Надо молчать, как можно дольше молчать. Нюра выпалит весь свой запас и уйдет, если я ей не отвечу. Но стоит ответить — зарядится снова, и тогда не жди хорошего конца.