Жить на земле - [3]

Или на гальке, там, где берег моря),

Раскинув руки, вверх гляжу, на звезды.

Мгновенья в жизни выше не бывает,

Мгновенья в жизни чище не бывает.

Ни труд, ни бой, ни женская любовь

Не принесут такого же восторга.

О глубина вселенского покоя,

Когда ты весь растаял в звездном небе,

И сам, как небо, потерял границы,

И все плывет и кружится тихонько.

Не то ты вверх летишь, раскинув руки,

Не то протяжно падаешь.

И сладко,

И нет конца полету (иль паденью),

И нет конца ни жизни, ни тебе.

Жить на земле, душой стремиться в небо…

Зачем стремиться? Брось свои березы,

Лети себе в заманчивую синь.

Купи скорей билет. С аэродрома

Тебя сейчас поднимут в небо крылья.

Вот синь твоя. Вот звезды. Наслаждайся.

Вон облако. Его с земли ты видел.

Оно горело, искрилось, сверкало.

Оно, как лебедь, плавало по небу.

Мы сквозь него спокойно пролетаем.

Туман, вода. А в общем — неприятность:

Всегда сильней качает в облаках.

Гляжу я вниз, в окошечко, на землю.

Лесок — как мох.

Река в лесу — как нитка.

Среди поляны точка —

Человечек!

Быть может, он лежит, раскинув руки,

И смотрит вверх.

И кажется красивой

Ему сейчас заманчивая синь.

— Хочу туда. Хочу скорей на землю!

— Постой. Сейчас поднимемся повыше.

На десять тысяч. Там еще ты не был.

— Пусти!

— Ты сам мечтал. Ты жаждал: Ты хотел!..

Жить на земле. Душой стремиться в небо.

Вот человека сладостный удел.

Чтобы дерево начало петь…

Что же нужно, чтоб дерево начало петь?

О, поверьте, для этого нужно немало условий,

Если даже его древесина красна и звонка, как медь.

Допустим,

Что деревце проросло сквозь тяжелую, плотную сырость суглинка.

Но корова пройдет — слизнет языком,

Пешеход пройдет — разомнет каблуком,

Потому что деревце, растущее рядом с цветком,

Само как тоненькая и жиденькая травинка.

Как будущий Паганини

Или будущий Моцарт был похож

На своих однолетних сверстников,

Будущих лавочников, монахов или матросов,

Так оно похоже на соседний пырей,

Так оно соседней былинки слабей,

Никто не поверит, что тень от его ветвей

Накроет тысячи трав, широко раскинувшись по откосу.

Опасно

Все время жить вровень с травой,

Которую могут скосить

Косари.

Но гораздо опасней

Подняться над травами двухметровым ростом.

Срубит мужик, чтобы заступ себе насадить,

Срежут мальчишки, чтобы мячик резиновый бить,

Удар топором — и уже ни дождя, ни дрозда, ни росы на заре,

Ни зари.

Удар топором — это очень и очень просто.

Но дерево крепнет.

Поверх кольца другое, как обруч, ложится кольцо.

Древесина темнеет,

Золотеет, стареет смола, пропитавшая древесину.

Еловые иглы теперь грубы и остры.

Вся в шрамах плакучих шершавая крепость коры.

Не дрогнут замшелые ветви, черны и стары,

Еловый шатер — не болтливая крона осины.

Что же все-таки нужно, чтоб дерево начало петь?

Нужна биография дереву. Это бесспорно, бесспорно!

И память про теплый,

Про первый, сладчайший дождь,

И от раны саднящей

Протяжная, зыбкая дрожь,

И жестокое лето, что мучило жаждой его,

И железный январь, что свирепо морозил его,

И скудность той глины, где корни во мгле пропитания ищут упорно.

Ель годится теперь, чтобы стать золотистым бревном.

В сруб положат бревно.

Можно сделать телегу и шкаф платяной,

И фанеры наделать упругой и гибкой.

Можно дров напилить.

Можно гроб сколотить.

Хоть куда древесина — душиста, созрела давно,

Хоть куда древесина. Но еще не годится на скрипку.

Черт возьми!

Что же нужно, чтоб дерево начало петь?

Биография? Есть.

Руки мастера? Здесь.

Постучи топором: как звенит налитое смолистое тело!

Расколи, погляди: волокно к волокну.

Прокали, натяни золотую струну,

Чтобы спелая плоть, на струну отозвавшись, запела.

Нет, досада берет.

То глуха древесина, как вата,

То слишком звонка, как стекло.

Где же медь, где же мед?

Где же голос ветров и рассветного солнца улыбка?

Но вошел поставщик:

— Господин Страдивари, вам опять, как всегда, повезло,

Я нашел.

Опаленная молнией ель. Это будет волшебная скрипка!

Вот что дереву нужно, чтоб начало петь!

Редкий жребий.

Чтоб горний огонь снизошел.

Чтобы вдоль по волокнам, тугим до корней, прокатилась гроза,

Опалив, закалив,

Словно воина сердце в бою.

Синей молнии блеск. И громов голубых голоса.

Я созрел. Я готов. Я открыто стою.

Небывалую песню я людям спою.

О, ударьте в меня, небеса!

Цветы

Спросили про цветок любимый у меня.

Вы что, смеетесь?

Будто бы возможно

Из тысячи любимейших предметов

Назвать наилюбимейший предмет.

И вообще,

Задумывались вы

Над сущностью цветка?

Что за идея,

Какому (языком собранья говоря,

Писательского нашего собранья),

Скажите мне, какому содержанью

Придал художник форму василька?

Для нас, людей, — любовь,

А для травы иль дерева — цветенье.

То, что для нас

Томление в присутствии любимой,

Волненье от ее улыбки, взгляда

(Ожог на сердце от ее улыбки!),

Бессонница, свиданье, поцелуи,

Тоска, желанье, грусть и ликованье,

То, что для нас почти что крылья птицы,

То, что для нас перерастает в слово

И в музыку,

То у травы — цветок!

Толпа однообразна, как трава (или листва),

И жизнь, как луг весенний, — однотонна.

И вдруг

То тут, то там на ровном этом фоне

Любовь.

Цветы,

Ромашки, незабудки,

Кроваво-полыхающие маки.

Любовь — и та, что вовсе откровенна,

И та, что в тихом сумраке таится

(Допустим, ландыш).

И ночной фиалки

Таинственное пряное цветенье,

И крепкое до головокруженья