Жить из основы Бытия - [18]

Возвращаемся обратно в корпус, где расположены камеры. Через полчаса динамик орет: «Связка на выход!» – термин, который остался с прежних времен, когда на тяжелых работах были группы заключенных, скованные одной цепью – «на связке». Это означает: «заключенным приступить к работе». Направляюсь на работу, а так как я работаю в корпусе, где расположены камеры, то идти мне недалеко. Я уборщик, и моя работа – убирать кабинеты и драить туалет тюремного персонала. Придя на место, я вижу инспектора Монро, – черт подери, я надеялся, что сегодня у него выходной. Он любит надо мной насмехаться: не отпирает мне шкафы и не открывает двери кабинетов, и мне приходится искать кого-нибудь другого, кто бы это сделал. Он находит это смешным. Я бы уволился с этой чертовой работы, но быть без работы – значит быть весь день запертым в камере, без преимущественного права пользования спортзалом, двором и библиотекой. К черту! Лучше буду чистить их зловонный туалет – из двух зол это наименьшее!

И вот уже позднее утро, я вновь в своей камере. Это время переклички, час, когда мы сидим запертые в камерах, а нас опять считают (всего пять раз в день). Я использую это время, чтобы подремать. К п утра я уже с ног валюсь от усталости. Не столько от физической нагрузки, сколько от психологической – учитывая все то дерьмо, с которым мне приходится иметь дело. Если дело не в других зеках, то – в тюремном персонале, а если не в тюремном персонале, то заканчиваются чистящие средства или ломаются устаревшие поломоечные машины. Мне нужно прилечь. Надеюсь, что эта головная боль пройдет.

Зовут на обед! Черт. Нужно спешить, или я опоздаю к открытию дверей! Обед состоит из фасоли, риса и какого-то мелко нарезанного мяса. Он не стоит того, чтобы на него бежать, но мне нужно подкрепиться. Я ненавижу эту еду. Я ненавижу всю жратву, которую здесь дают, но «мусор» из еженедельного магазина мне не по карману. Два пятьдесят за пакет чипсов! Это недельная зарплата, и практически всегда это даже не чипсы, а какие-то обломки! Это надувательство, и я знаю, что какой-то «денежный мешок» из политиков недурственно на нас наживается. Господи, у меня несварение уже до того, как нас накормили. Что будет дальше?

Иногда лучшее время дня – после обеда, когда я могу погулять во дворе или сходить в спортзал потренироваться, или в библиотеку, или просто потусоваться у себя в камере и побездельничать. Конечно, звучит здорово, но почему-то так никогда не получается. То есть я знаю, что мы не контролируем наши жизни – нам говорят, что, когда и как делать, – но почему у нас не может быть хотя бы одного обычного дня, на который можно было бы рассчитывать? Только один день, когда все происходило бы так, как положено?

Я решил не ходить ни во двор, ни в библиотеку, потому что туда нужно попасть в течение десятиминутного отрезка «контролируемого перемещения» и, в случае с двором, если мы там оказываемся, то остаемся там до вечера. Так что я остался у себя в камере, думал, что почитаю книгу, а тут эта хренова пожарная тревога, и нужно строем выходить из корпуса и стоять на тротуаре как придурок со всеми другими придурками, пока придурки в форме пьют кофе и воображают, будто у нас пожар. Черт, если бы когда-нибудь случился настоящий пожар, мы бы тут все зажарились как цыплята в духовке. В крыше есть дыра, куда охранники могут кидать баллоны со слезоточивым газом, если мы слишком разбуянимся. Говорят, что в случае ядерной атаки придут военные и пристрелят нас в наших камерах – отличный способ убрать бельмо на глазу! Иногда меня беспокоят подобные вещи.

Скоро время вечерней переклички, и я потратил все послеобеденное время, на что-нибудь злясь. Знаете, что меня бесит? Когда я не иду во двор, то беспокоюсь, что заболею и потеряю форму. А когда я иду во двор, то переживаю, что мало читаю, пишу писем или мало делаю еще что-нибудь, что хорошо бы сделать. Я злюсь на своего соседа, потому что он стучит ручкой по своему письменному столу, а так как стол металлический и прикреплен к бетонной стене, разделяющей наши камеры, то кажется, что он стучит по моему столу. Телевизор в отсеке включен слишком громко, зеки-сантехники стучат по трубам в подсобке, а моя одежда вернулась из прачечной без одного носка… Боже, я мог бы сейчас быть на пляже в Пуэрто-Валларте! У меня могли бы быть деньги, хорошее жилище, я бы приятно проводил пенсионные деньки на поле для гольфа. Стоит ли говорить о сожалениях! Зачем надо было так испортить себе жизнь?

Я вновь в столовой для третьей паршивой кормежки за этот день. На этот раз помещение переполнено еще больше, и я не могу найти место, чтобы присесть. Я и несколько других бродим по проходам с подносами в руках. Эта игра похожа на «музыкальные стулья», смысл которой в том, чтобы задержаться как можно дольше у потенциальной «мишени», – того, кто почти доел, – и, когда он встает, метнуться на его место. В столовой я видел больше драк, чем где-либо еще, поэтому я всегда внимательно присматриваюсь к тому, кого я при этом обгоняю. Почему у меня несварение, хотя я еще не съел ни куска этой жратвы?