Жилюки - [121]

— Это верно, — соглашались с ним, — а чем взрывать? Давайте взрыватели.

Взрывателей действительно не хватало.

Изготовлять их кустарно, своими силами, не научились, обходились все время трофейными и теми полуторастами, которыми по распоряжению центра поделились с ними партизаны соседнего соединения. Теперь этот запас был на исходе, а потребность во взрывателях росла. Правда, каждый понимал, что никакие причины не должны повести к прекращению диверсий. И тогда снова решили прибегнуть к старому, испытанному средству — разбирать колею. В короткое время отряды «вооружились» специальными гаечными ключами, ломиками и крепкими дубовыми кольями — для выворачивания шпал и рельсов.

Вдвоем с Гуралем, который теперь исполнял обязанности комиссара партизанского соединения, Степан объезжал отряды, проверял их боеспособность, советовался с командирами и бойцами; он возвращался поздно, иногда на другой или на третий день, и Софья, находившаяся в группе выздоравливающих, видя постоянные заботы Степана, переживала за него, жалела. Однако ни с кем своими переживаниями не делилась, даже с Анной Гуралевой, которая всячески старалась рассеять ее мысли. Общества Степана, как и до сих пор, избегала, но однажды вечером, выбрав удобный момент, зашла к нему в землянку.

Степан был один. Он только-только вернулся из многодневной поездки в соседнее соединение, с командиром которого договорился о поддержке на время операции, и теперь прилег не раздеваясь. Когда ему доложили, что пришла Софья, он несколько был обескуражен. Софья вошла, поздоровалась.

— Что-то случилось? — спросил ее Степан.

— Нет, ничего. Я пришла к тебе за разрешением.

— Каким?

— Хочу участвовать в операции. — Сказала и молча смотрела на Степана, наблюдая, какое впечатление произвели на него ее слова. Степан не успел еще собраться с мыслями, как Софья добавила: — Кроме тебя, никто этого не разрешит.

— Видишь ли, операция трудная, рискованная, — начал мягко Степан, — а ты еще не выздоровела полностью. Лучше тебе подождать.

— Я здорова, трудности перенесу. А риск у нас везде.

— Это верно, но одно дело — здесь, в лагере, другое — в бою. Да и врач тебя не отпустит.

— Отпустит, он видит, что я уже здорова. А безделье для меня хуже всякого риска.

В ее голосе чувствовалась неуступчивость и твердость, и Степан понял, что отговорить Софью невозможно. Смотрел на нее и с радостью замечал то, что видел в ней давно, еще до войны, до трагедии, которая перевернула всю ее душу. Подошел к ней, положил, как маленькой, на ее голову руку.

— Софья!

Она встала. На мгновенье их взгляды встретились, и женщина не выдержала, опустила глаза.

— Софья, так нельзя, милая. Мы же не чужие.

— Степан, сейчас не будем об этом.

Голос ее дрогнул, в глазах блеснули искорки слез, и, чтобы скрыть их, она склонила голову, коснувшись Степанова плеча. Он обнял ее, и она, прижавшись к его груди, тихо, неслышно заплакала…

Время налета на станцию назначено было на рассвете двадцать четвертого апреля. Разведчики, вернувшиеся накануне, сообщали, что фашисты действительно готовятся пышно отметить день рождения Гитлера, что оккупационные власти не жалеют сил, чтобы украсить городок, придать ему праздничный вид. Расчет был прост: фашисты примут меры против ночного нападения, а потом, увидев, что ночь проходит спокойно, ослабят внимание и будут пить-гулять до поздней ночи. А под утро, когда заснут, партизаны устроят им свинцовое похмелье.

Двадцать третьего апреля, вечером, отряды выступили на заранее подготовленные исходные рубежи. Надо было пройти километров пятнадцать. По плану операции городок окружался со всех сторон, перехватывались дороги, по которым могло подойти подкрепление фашистам. Отряды Хомина, Дмитрихи и Хлуда должны были пересечь полотно железной дороги и сосредоточиться в нескольких километрах северо-западнее станции, южная группа, во главе с Гуралем, вклинивалась на главном участке между Копанью и городком, группа нападения на станцию, усиленная взводом разведчиков, под командованием Жилюка, действовала с наименее уязвимого, с точки зрения врага, направления. А именно — с западной стороны, где многокилометровой поймой лежало поросшее редким кустарником болото.

В четыре ноль-ноль, как было условлено, одновременно во многих местах неподалеку от городка вспыхнула беспорядочная стрельба. Перестрелка началась между опорными пунктами, размещенными вдоль железной дороги, и передовыми группами партизан. Городок встревожился, ожил. В предрассветном тумане трудно было что-либо различить, но, зная расположение улиц, железнодорожных служб и основных строений, где размещалась полиция и фашистские солдаты, Жилюк легко догадывался, что там сейчас творилось.

На станции забили тревогу раньше всех. С запасной колеи немедленно вышел на главную магистраль бронепоезд, стоявший все время под парами, и покатил на север. Вскоре оттуда донеслись орудийные выстрелы. Бронепоезд бил наугад по лесу, густым пулеметным огнем прочесывал заросли кустарника. Нагнав страху в одном месте, он вскоре прогрохотал в южном направлении, где к тому времени перестрелка усилилась. Проезжая мимо болота, с бронепоезда на всякий случай хлестнули пулеметным огнем по болоту. К счастью, пули прошли поверх голов партизан.