Жилище в обрядах и представлениях восточных славян - [42]

Не менее часто прослеживаются следы аналогий между представлениями об устройстве вселенной (макрокосма) и жилища. В ритуально-мифологическом плане показательны прежде всего рефлексы концепции «мирового дерева», призванной «объяснить» устройство универсума (ср. деревце в центре сруба и многие другие примеры), параллели между строительством и мифологической процедурой «создания» мира.

Таким образом, жилище прочно увязывалось с ритуальной схемой жизни человека и мифологической схемой устройства вселенной.

Часть вторая СЕМИОТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ВНУТРЕННЕГО ПРОСТРАНСТВА ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОГО ЖИЛИЩА

Глава I СТРУКТУРНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ВНУТРЕННЕГО ПРОСТРАНСТВА (ГОРИЗОНТАЛЬНЫЙ ПЛАН)

По вопросам, связанным с традиционными способами организации жилого пространства у восточных славян, накоплен огромный фактический материал. С начала XX в. неоднократно предпринимались попытки его обобщения[375]. В частности, разработана классификация с учетом особенностей внутренней планировки жилого помещения. Ее критериями послужили три признака: расположение печи, переднего угла и направления, в котором повернуто устье печи. Точкой отсчета является вход в жилище. Различия в их взаимном расположении позволили прийти к заключению, что «в середине XIX в. на европейской территории расселения русского народа четко выделяются четыре типа внутренней планировки жилого дома: северо-среднерусский, восточный южнорусский, западный южнорусский и западнорусский»[376].

Восточный южнорусский тип, распространенный на территории Воронежской, Тамбовской губ., востоке Тульской, севере Владимирской губ., характеризовался тем, что печь находилась в дальнем от входа углу. Устье печи было обращено ко входу. Таким образом, красный угол находился около входа.

Западный южнорусский план (Орловская, Курская, Калужская губ.) отличался от восточного южнорусского тем, что устье печи повернуто к боковой от входа стене.

В западнорусском типе (Псковская, Витебская, Новгородская, Смоленская губ.) печь находилась около входной двери и была повернута к ней устьем. Этот же тип планировки был распространен в Белоруссии, на Украине, в Польше, в Латгалии, на востоке Литвы, частично в Карелии.

Наконец, для северно-среднерусского плана характерно то же расположение печи, что и для западнорусского, но ее устье было обращено к противоположной от входа стене. Этот тип был распространен на Севере, в центральных и поволжских губерниях.

При этом авторы подчеркивают, что «все четыре типа внутренней планировки при имеющихся различиях обнаруживают в то же время единство расположения переднего угла обязательно по диагонали от печи. Такое расположение печи и переднего угла — одна из общих черт русского крестьянского жилища XIX в.»[377]. Уже из этого наблюдения очевидно, что взаимное расположение печи и переднего угла не относится к числу дифференцирующих признаков и является избыточным по отношению к данной классификации. Следовательно, реальным различительным признаком может считаться лишь направление устья печи относительно входа. По сути дела этот признак и дает четыре варианта планировки. Но возникают два вопроса. Первый из них связан с правомерностью использования в качестве точки отсчета входа/выхода, второй — с проблемой инварианта указанных четырех разновидностей восточнославянского жилища.

Не существует ли другой точки отсчета, с учетом которой могут быть описаны не только верифицируемые варианты, но и их инвариант? По-видимому, этот вопрос может быть разрешен положительно только в том случае, если типология будет иметь не формальный, а содержательный характер.

Традиционные формы и способы структурирования жилого пространства (наряду с устройством двора, структурой поселения) отражают устойчивый комплекс представлений, связанный в конечном счете с представлениями о строении мира, во-первых, и с механизмом ориентации в этом мире, во-вторых.

Ориентацию можно определить как включение объекта в пространственно-временной континуум или (когда этот термин используется как метафора) в любую другую систему отношений. Так, например, мы говорим о социальной, религиозной и т. п. ориентации. В определенном смысле (ср. сказанное выше) их можно считать производными от первичной, пространственно-временной ориентации. Случаи потери ориентации в любой из указанных сфер расцениваются и в наши дни как отступление от нормы. Если вторичные типы ориентации условны, то первичный (на уровне пространственно-временных отношений) — абсолютен, т. е. жизненно необходим. Потеря ориентации во времени и пространстве влечет за собой дезориентацию во всех других сферах жизни, но не обязательно наоборот.

Эти довольно-таки известные факты лежат в основе человеческого поведения. Человеку необходимо уметь правильно ориентироваться — это такое же важное условие его существования, как сон и пища. Если мы в своей обыденной жизни обходимся весьма приблизительными ориентирами типа «здесь», «там», «на работе», «дома» и т. п. и для нас мало существенна наша ориентация относительно сторон света, то для ранних этапов человеческого сознания такая ориентация была необходимой. Причина тому — жесткая корреляция между представлениями о строении мира и социальными (в широком смысле) представлениями, что обусловливалось прежде всего религиозно-мифологическим характером видения мира. Маркированность в этой четырехчленной структуре востока и юга в их противопоставлении западу и северу прослеживается во всех текстах (в семиотическом смысле), реализующих представления о структуре вселенной