Жили мы на войне - [20]

Ну, а сетке что от этого? Спружинила и отбросила бедолагу назад.

Видим: погибнет человек, как пить дать. Начали совещаться. Думаем, гадаем — ничего путного придумать не можем. А Силкин, как заяц в клетке, мечется. Тут Сидорову в голову мысль пришла.

— Дозволь, — говорит, — лейтенант, за саперными ножницами сбегать.

— Беги!

Ругаясь, побежал Сидоров за ножницами. А Заря свой «телескоп» пристроил, в перестрелку с немецким снайпером вступил. То ли снял его, то ли испугал — не знаю, но умолк вражина. А мины все летят, Не выдержал Силкин, взмолился:

— Ребята! Спасайте, не могу больше! — вопит.

А ребята длинными очередями отборных слов так и сыплют:

— Что, частник проклятый, у себя дома тоже такой забор поставишь?

Прибежал Сидоров с ножницами, к дому двинулся, а немецкий наблюдатель, видно, заметил его, фашисты еще огня прибавили. Так и не поняли мы, чего им этот дом приглянулся? Или, увидев нас, решили, что там штаб разместился, или еще что?

Дополз Сидоров до забора, опрокинулся на спину и стал эту проклятую сетку резать. А она крепкая — с маху не возьмешь. Не знаю уж, сколько времени прошло, мне показалось — вечность, а Сидорову с Силкиным, наверное, еще больше. Наконец дыра проделана, полез в нее Силкин и застрял. Схватил его Сидоров за шиворот и выдернул, как кутенка. К счастью, все кончилось благополучно.

— Что, Силкин, будешь дома такой забор ставить? — смеялись солдаты. — Не забор — красота. Любую вещь клади — никто не утащит.

— Ну его к дьяволу, забор этот. Они тут друг друга боятся — воспитание такое. А у нас в деревне — другое дело. Любую вещь клади — никто не возьмет. Сообща живем…

ВО ДВОРЦЕ

Место было удивительно красивое. Высокие деревья, словно любуясь собой, заглядывали в тихую воду пруда; к огромному белому дому, что стоял в глубине парка, вела широкая аллея, посыпанная белым песком.

Мы шли по этой аллее в серых грязных шинелях, с вещмешками за спиной и автоматами через плечо и стеснялись ступать грубыми солдатскими ботинками по песку, словно это был натертый до блеска паркет.

— А что, хлопцы, — сказал Заря, — неужто в таком домине одна семья жила?

Я глянул на дом-дворец и подумал, что, наверное, очень одиноко и скучно было хозяевам жить в нем.

— Гости к ним приезжали. Балы каждый вечер, — протянул Силкин.

— У них еще и прислуга была, — подсказал Поделкин.

— Ну, прислуга в таких комнатах не жила. Ей подвал или чердак отводили, — возразил Заря. — А комнаты там — прямо залы, хоть в футбол гоняй. И в лапту места хватит.

— В таком дворце детский сад можно устроить, школу или санаторий, — подсказал Жорка.

И мне сразу представилась здесь другая жизнь — шумная, веселая и говорливая.

Мы шли в дом на ночлег. Нам было приказано осмотреть его и заночевать там. Обошли, осмотрели и, никого не найдя, собрались вместе.

— Душно, ребята, и мрачно, — сказал Поделкин и обратился ко мне: — Может, во двор пойдем, лейтенант?

Я согласился, мы вышли и стали устраиваться на ночлег. Откуда-то появилось сено, вскоре захрустел небольшой костерок.

— А расскажу-ка я вам, ребята, про один случай, который произошел в таком же доме, — начал Силкин. — Двигались мы потихоньку, при надобности постреливали, однако больших боев не было. Вышли к большому дворцу. Мне начальство говорит: «Бери сколько хочешь солдат и проверь это здание. Чем черт не шутит — вдруг там кто из немцев остался». Таким образом в одну минуту превратился я в командира.

Силкин развел руки в стороны и повернулся на каблуках. Мы негромко рассмеялись: вид у него был далеко не командирский. Шинель на плечах висит, рукава загнуты, полы подрезаны, пилотка ушита.

— Ну, боевого опыта тогда у меня было маловато, сами понимаете, а командирского — совсем не просматривалось, — продолжал Силкин, устраиваясь поудобнее на соломе. — Однако решил действовать по Уставу. Выстроил всех солдат, прошелся перед ними, осмотрел строго. А ребята попались мне под стать — сосунки, в серьезных делах еще не бывавшие. Определил я каждому маршрут, проинструктировал, рассредоточились мы и двинулись, значит, на штурм этого самого дворца.

Дошли благополучно, собрались у крыльца. «Какие, — спрашивают солдаты, — дальнейшие указания будут?». Почесал я в затылке: какие, в самом деле, указания? Потом сообразил, говорю: «Один лезь в подвал через эту отдушину, я через эту полезу, а двое сторожите. Если что подозрительное услышите, немедленно к нам на помощь».

Я-то в свою отдушину ласточкой пролетел, а помощник мой возьми и застрянь животом. Впереди руками машет, сзади ногами брыкает, а продвинуться ни на сантиметр не может. Выглянул я из своей отдушины, распоряжение часовым даю — за ноги его вперед пихать. А сам за руки ухватил и, что есть сил, тащу. Ну, мало-помалу вытащили. Посидел он, отдышался, на человека стал походить.

«Давай, — говорю, — выполнять боевое задание». — «Какое, — спрашивает, — задание?» — «Как какое? Осмотрим подвал». — «Товарищ командир, — возражает солдат, — никого здесь не может быть. Кто был, тот давно тягу дал. Мы такой шум подняли…»

Хотя и подумал я: «Верно соображает солдат», но решил для порядка все же осмотреть подвал. Разошлись все, а я включил фонарик, рукой отвел его в сторону на случай, если кто стрелять на огонь вздумает, чтобы в грудь мне не попал, и осторожно продвигаюсь вперед. Почти до стены дошел, в пыли весь перепачкался — никаких следов человеческих. Хотел уже назад поворачивать, но тут интересную штуковину углядел. Осветил ее получше — шикарнейшее, братцы, кресло. Прямо царский трон, ей-богу. Золотом так все и облеплено. Правда, потом оказалось, что это дерево так покрашено, но все равно красотища была! Забыть не могу. И так захотелось мне на этом троне посидеть, что никакого спасу нет. «Когда еще такое в жизни встретится?» — подумал я и уселся. Мне бы, дураку, осторожно, на краешек присесть, а я от радости подпрыгнул еще перед тем, как на сидение шлепнуться. И хоть вес мой не велик, но, видно, трон очень древним был: сидение подо мной напрочь вывалилось и оказался я надвое переломленным. Голова, руки и ноги вверху, а то место, на котором сидеть полагается, до самого пола висит. И подняться, принять свой обыкновенный вид никак не могу. Я и так, и эдак — ничего не выходит. Намертво схватило проклятущее кресло.