Жили-были - [73]

Тем и кончилось.

Работник до козлят

У одного попа работники не жили. Ни один работник до срока не доживает. И вот приходит парень, из деревни родом, и говорит: «Я слыхал, тебе, батюшка, работника надо?» — «Надо, — говорит, — свет». — «Так подряди меня, батюшка». — «Подрядися, — говорит. — А много ли просишь?» — «Да двести рублей, до козлят». — «Как это так, — говорит, — до козлят?» — «Да пока, — говорит, — козлята не появятся».

А попадья и говорит: «Да ряди! Коз-то нет у нас, никогда козлят не будет».

Ну и давай парень работать: стойки налаживает, дрова колет; скотина идет, к крыльцу к поповскому подходит, он спрашивает у работницы: «Вся, что ли?» — «Вся», — говорит. Он овец загнал, телят, коров. Работница пока коров доила, он и телят и овец напоил. Попадья только похваливает: «Ай да работник!»

А поп только покрякивает и улыбается, парень же подрядился так: «День твой, батюшка, а ночь моя. День на тебя работаю, а ночью что хочу, то и делаю».

Вот сели ужинать. Попадья лишний ломоть хлеба ему. Поп: «Это что такое?» — «А стоит, батюшка! Это и говорить нечего!»

Пирог стали резать, пирога середку поболее выделила ему. Поп посмеивается над попадьей: «Полюбился, может быть, матушка?»

Утром встает, дров принес, в печку положил. Берет ведерко, телят, овец напоил, все кругом подмел, подчистил, будит работницу: «Давай иди, вставай, коров доить!» — «Да что ты, — говорит, — сумасшедший! Дай поспать-то, ведь еще рано!» — «Вставай, избаловалась с батюшкой да с матушкой! Лентяйка этакая!»

Та встала, коров подоила, матушку будит: «Матушка, вставай квашню месить!» — «Да ведь рано еще!» — «Да вот, сумасшедший, покою не дал! До солнышка встал, телят и овец напоил, и дров наколол, принес, наклал в печку и меня разбудил: „Вставай, — говорит, — вставай, избаловали тебя батюшка с матушкой!“ Мне, — говорит, — и коров не дал гнать, сам погнал, а мне тебя велел будить: „Некогда прохлаждаться, надо за работу приниматься!“».

Попадья стала пироги месить, а работница стала печку растапливать. Печка истопилась, сели завтракать, работнику опять лишний кусок хлеба и лишняя середка пирога. Поп опять: «Ты что это, матушка?» — «Он стоит, батюшка. Он сам дело видит и другим дело дает».

Ну, поп посмеивается в ус — хоть бы что! — да бороду поглаживает.

Доживают до сенокоса. В понедельник встают и поехали на всю неделю. Приехали, стали косить: поп впереди, а работник за ним пошел. Работник как принялся, так на втором заходе попа запарил и смял. Поп отступился: «Иди вперед, бог с тобой! Я сзади пойду!»

Работник пошел, покрикивает, нет-нет да и сомнет попа опять: «Говорят, батюшка, вы хорошо косите, а ничего же вы не умеете». — «Да что ты, свет, да ты смеешься надо мною, что ли?» — «А чего смеяться-то, батюшка! Ты два захода прокосишь, а я три, или ты три, а я пять. С тобою уж больно легко мне работать!»

Поп и думает: «Вот так я работника подрядил: не я над ним распоряжаюсь, а он надо мной!»

Поп весь изработался, а работник хоть бы что — и потинки нету. До вечера доносились. Еще светленько. Поп и говорит: «Ну, свет, пора кончать!» — «Давай покосим еще, батюшка! Пока светленько». — «Нет, давай кончим!»

Закончили, поужинали. «Ну, батюшка, день твой, ночь моя, я пошел гулять». — «Иди, только завтра ведь рано надо вставать!» — «Я не просплю, батюшка, вы только не проспите!»

Приходит к попову дому. Видит — огонек. Окошки открыты, и дьякон с попадьей разговаривает, наслаждается. Он постукался, попадья выходит: «Кто тут?» — «Я, — говорит, — матушка». «Сейчас пущу!» — и опять в дом, говорит дьякону: «Работник пришел по что-то; возьми вывороти тулуп, да одень на себя, да спустись, — говорит, — в подызбицу к овцам». А работник слушает. Она подходит к дверям, отпирает, спрашивает его: «Зачем?» Он входит и говорит: «Знаешь батюшку! Не любит, чтобы люди отдыхали, все какое- нибудь дело дает». — «Какое дело он тебе дал?» — «Да послал, — говорит, — овец напоить. „Иди сходи овец напои, а то матушка, наверное, забыла“». — «Ну и долгокосый! Скажи, что напоила». — «Нет уж, матушка, сам все-таки напою, а то батюшка узнает, так жизни не даст».

Берет ведерко, идет поить. Налил в колоду воды, все овцы припали пить, а один барашишко стоит около стены, прижался и не пьет. Он взял его за ворот, подтащил к колоде: «Ты чего, — говорит, — не пьешь? Пей, знай, пей!»

И этот барашишко стал пить. Выходит он, попадья спрашивает: «Ну как, пили?» — «Да все, — говорит, — матушка, пили, только один барашишко не пил, так я его подтащил, и этот хорошо полакал!»

И ушел. Приходит на сенокос, уснул маленько, стало светать. «Эй, батюшка, вставай! Пора вставать!» — «Да полежи ты маленько, окаянная голова!» — «Некогда, батюшка! Утром покосим, а днем-то придется сено сгребать, как ведро будет!»

Принялись косить. До вечера доработали. Он опять заявляет: «Ну, батюшка, день твой, а ночь моя». И пошел. «Да отдохни ты, окаянная голова!» — «Ничего, батюшка, веселей работать буду!»

Приходит к попову дому, смотрит — опять огонек. Слышит — попадья и дьякон на чем свет ругают его и попа, а у дьякона губы завязаны.

Постукался, подошел к окошку. «Опять, — говорят, — не чёртушка ли стукается?» Выходит попадья: «Кто тут?» — «Я, матушка».