Жилец - [65]

— Зонтик, который здесь оставил арендатор, когда в последний раз покидал это место.

Смотритель внезапно стал разговорчивым.

— Не знаю я ничего ни про какой зонтик! — выкрикнул он. — Честно не знаю! Не понимаю я, к чему вы клоните, начальник! Я здесь сызмальства живу, вот уже тридцать лет, и никогда в глаза не видел никакого зонтика! Спросите у любого, кто живет по соседству, они вам расскажут, что я за человек…

Тем временем Маллет крепко, но деликатно взял его под руку и увлек вниз по лестнице.

— Зонтик, — вкрадчиво нашептывал он в паузах между протестами смотрителя, которые вскоре сменились хныканьем. — Чудесный шелковый зонтик. Наверняка с широкой золотой ручкой. И инициалами. Или, возможно, даже с именем и адресом. Да, наверняка с именем и адресом. Где же он?

Наконец они добрались до нижней площадки. Судорожно дернувшись, смотритель вырвался из рук инспектора и исчез в своем сумрачном обиталище под лестницей. Раздались звуки опрокидывающихся от суетливых движений стульев, поворачивающегося в замке ключа, открывающейся и закрывающейся дверцы шкафа. Потом бледный от страха смотритель вернулся и сильно дрожащей рукой протянул детективу зонтик, в точности соответствующий описанию.

— Благодарю вас, — холодно проговорил Маллет. — Это то, что я имел в виду. — Он осмотрел золотую ленточку, украшавшую ручку. — Ну вот, полные имя и адрес. Как я и думал. Так-так!

— Я не собирался оставлять его у себя, начальник, — твердил смотритель.

— Нет?

— Нет. Понимаете, дело было так. «Англо-голландец» не появлялся — день, два, три, может, больше, вот я и подумал, что надо бы мне сходить наверх, посмотреть, все ли вещи целы, понимаете? И нашел там этот зонтик — вроде как отложенный, за дверью. Я не посмотрел на имя на ручке и все такое, просто подумал, что надо бы подержать его у себя до тех пор, пока хозяин его снова не объявится. Потом приходила полиция и все такое. Я снова глянул на зонтик и, когда увидал, чей он, струхнул. Просто не знал, что с ним делать. Я даже словом не смел обмолвиться о том, что эта штука у меня. — Смотритель беспокойно вгляделся в глаза Маллета, пытаясь угадать, верит ли тот ему. Я… я клянусь, я никогда не делал ничего плохого, начальник, вот только то, что я вам сейчас рассказал, и это все.

Маллет резко его оборвал:

— Достаточно!

История могла быть правдива, а могла быть и выдумана от начала до конца. У него было достаточно опыта, подсказывавшего, что представители определенных классов испытывают страх ко всему, что связано с полицией, и, как правило, ей не доверяют. Но теперь, когда он добыл основное вещественное доказательство, уже не имело никакого значения, лжет ли этот человек или говорит правду.

— Вы говорите про «Англо-голландца» так, будто это был один человек, сказал он. — Значит, только один человек пользовался этими помещениями?

— Сначала, когда они только въезжали, их было не то двое, не то трое. Приходили и уходили. А после остался лишь один. Имени его я так и не узнал вот почему и называл его «Англо-голландец».

— Он приходил регулярно?

— Нет, далеко не каждый день. А иногда приходил утром, в десять часов или около этого, и уходил вечером. Я даже никогда не видел, чтобы он уходил на обед. Я еще все удивлялся: а чем он тут весь день занимается в одиночку? Посетителей у него никогда не было.

Маллет достал из кармана фотографию.

— Он выглядел примерно так?

Смотритель с сомнением вглядывался в нее.

— Я немного близорук, — признался он. — Поэтому не поклялся бы под присягой, что это тот самый человек.

— Но похож?

— Ну да, похож. Можно сказать, человек такого же типа. Но бесполезно просить, чтобы я под присягой…

— А я и не прошу, — бросил Маллет и зашагал прочь.

Несмотря на резкость произнесенных им слов, сердце его пело. Потому что на фотографии, которую он показал смотрителю, был запечатлен Колин Джеймс, а зонтик у него под мышкой был зонтиком Лайонела Баллантайна.

Фрэнк Харпер бесцельно прохаживался по Флит-стрит. Выражение его лица, когда он шел в табачную лавку, было явно мрачнее, чем обычно бывает у счастливо помолвленного молодого человека. Покупая сигареты, он говорил себе, что многовато курит. Вот уже не в первый раз за последние несколько дней Харпер приходил к этой мысли, но дело все равно всегда заканчивалось тем, что он отправлялся куда-нибудь и покупал очередную пачку. Потому что, что бы ни подсказывал ему здравый смысл, в конечном счете последнее слово за собой оставляли взвинченные нервы, которые и гнали его искать облегчения. Хотя он отлично знал, что облегчение будет лишь временным, и это будет продолжаться до тех пор, пока не устранится основная причина беспокойства. А эта причина лежала у него в кармане, лежала вот уже два дня — письмо от любимой девушки, настойчиво задававшей ему вопрос, на который он не мог ответить. Утром к этому письму прибавилось другое, с упреком за то, что он ей не пишет. И Харпер знал, что вскоре придет третье, и, возможно, оно будет чуточку резче, чем предыдущие. Теперь он, которого еще совсем недавно вознесло на вершину счастья, видел самого себя бредущим вниз по длинному склону навстречу неминуемой размолвке, даже разрыву. Наверное, она напишет: «Если ты не желаешь мне рассказать, я не выйду за тебя замуж!» Неужели дойдет до этого? Харпер пожал плечами, закуривая сигарету. Ну что же, чему быть, тому не миновать! А пока с этим ничего нельзя поделать, кроме как курить без конца и горячо надеяться, что такого не произойдет. Если девушка не доверяет мужчине, с горечью подумал он, то… Но тут его перебила другая мысль: «А если этот мужчина сам себе не доверяет?»