Жила, была - [24]

А как весело и дружно встречали новый, сорок первый год. Тане впервые позволили дождаться двенадцати часов ночи.

Миша приволок расчудесную елку, стройную, мохнатую и такую душистую — на лестничной площадке лесом пахло. (Сейчас все несут домой охапки еловых и пихтовых веток, витаминный настой из хвои добывать.)

Игорь Черненко нарядился Дедом Морозом и будильник на грудь повесил, ровно в полночь зазвонил.

Мама испекла два или даже три савичевских кренделя с изюмом, а бабушка нажарила полную кастрюлю своих знаменитых котлет.

Сочных, с хрустящей корочкой, ароматных до головокружения…

Минувшее так зримо и осязаемо представилось, что Таня и впрямь провалилась в голодный обморок.

Дежурство

— Пошла, — сказала мама таким голосом, будто собралась на другой конец города, а не к дворовой арке у подъезда.

— Ну, с богом, — прошелестела бабушка.

На крышах и чердаках уже давно никто не караулил. Бомбежки прекратились, из-за снегопадов и морозов, наверное, и мало у кого из добровольцев местной противовоздушной обороны хватило бы сил взбираться наверх, торчать под черным зимним небом. Тут и внизу сторожить порядок некому. В графике сплошные вычерки и перестановки.

Платок быстро закуржавел, облохматился белым, наморозь на ресницах мешала видеть. Да в этот час нечего и некого было выглядывать. Мертвое безлюдье, даже у булочной ни души, не настало еще время для очереди.

По уточненному графику дежурство сдавать Нащериной Ираиде Ивановне. Эта не опоздает, не подведет. Мария Игнатьевна была не только довольна, что сменщица — Ираида, рада тому. Не просто соседи. Сослуживицы и приятельницы. Как никак шестой год в одной швейной артели надомницами. Мария в художественной вышивке искусна, Ираида отличная портниха.

Добрая, щедрая душа, последним поделится. То корочки апельсиновые принесла: «Вместо нафталина в шифоньере держала до войны. В них же витамин от цинги, компот для Танечки сварить можно». То обнаружила в домашней аптечке коробочку с гомеопатическим лекарством, отсыпала горошков: «Они же на сахарине». А недавно пригласила через Таню к себе, велела мешок взять или сумку большую.

«Зиновий мой открытие сделал, — обрадованно сообщила Ираида. — Из обоев же болтушку сварить можно!»

Мария Игнатьевна не думала о таком: дома обоев не было, стены и потолки беленые.

«Крысы подсказали, — продолжила удивление и радость мужниного открытия приятельница. — У других давно исчезли, а нам до сих пор нет от них покоя, средь бела дня нагличают, стены обгрызают. Обои же на мучном клейстере!»

Зиновий Иванович, он электромонтером в трамвайно-троллейбусном парке работал, разметил стены на прямоугольники и квадраты, как хлебные и крупяные карточки — на талоны. Несколько суточных «норм» Нащерины оборвали для Савичевых.

Темно. Морозно. Тихо и безжизненно. Время от времени откуда-то из-за Невы, с окраины города, с передовой линии фронта долетали глухие удары взрывов и выстрелов.

Груз одежды угнетает плечи, ноги подгибаются сами по себе, присесть бы, а еще лучше — лечь…

Нет, нельзя, ни в коем разе нельзя садиться. Сколько их, сидячих и скорченных, на ступенях и в сугробах… И неположено сидеть на дежурстве.

Мария Игнатьевна неуклюже потопталась, вяло обхлопала себя накрест, чтоб согреться и сонливость разогнать. И опять думы вернулись на круги своя, к детям, к матери. С ней совсем худо. Участковый врач Анна Семеновна прямо заявила: «Дистрофия второй степени. Евдокия Григорьевна, строго говоря, в одном шаге от третьей».

Третья степень алиментарной дистрофии — немедленная госпитализация или медленное умирание. Бабушка наотрез отказалась от больницы: «Там и без меня коридоры переполнены, класть некуда. Лучше в своей постели…»

Послышалось, будто пружинный матрац заскрипел. Мария Игнатьевна насторожилась, чуть высвободила ухо.

Снег под ногами хрустит, а нет никого.

— Кто? — окликнула на всякий случай.

— Нащерина, — ответили за спиной. — Смена. Надо же как темно.

Свет

Так совпало, что все кончилось разом: электричество, вода, отопление.

Без тока давно научились обходиться в быту. Без тока, керосина, свечей. Напридумали, смастерили всевозможные простейшие светильники на машинном масле. Яркости меньше, чем от лучины, но копоти — все тропинки на заснеженных улицах в черных плевках.

Самую маленькую, экономную коптилку из пузырька от чернил и нитяного фитилька не гасили на ночь, берегли огонь, как пещерные люди. Спички ведь тоже не купить… Лека принес кресало, обломок напильника, кусок кварца и трут из хлопчатки, но такой зажигалкой разве что курильщику пользоваться.

— Мама, — вспомнила Нина, — у нас еще две свечи есть.

Таня сразу догадалась, где и какие, а мама — нет, забыла.

— Не встречала, вроде…

Она уже несколько раз тщательнейшим образом обследовала все шкафы и буфеты, ящики и полки, все ценное— от забытого пакета с остатками крупы до лаврового листа, — все взяла под контроль.

— В шкатулке, палехской, — напомнила Нина. И мама, как когда-то решая судьбу Барсика, сказала:

— Не будем, ребята, венчальные трогать. Пока.

Вода

Дядя Вася, шумно дыша и побрякивая пустым бидоном, вошел в кухню. Теперь вся жизнь Савичевых тут сосредоточилась, а Таня и на ночь оставалась, на бабушкином сундуке спала.