Жила-была коммунистическая партия - [29]

К моменту начала работы Конституционного совещания, в конце мая 1993 года, у нас на руках уже был опубликованный в печати проект Конституции, подготовленный президентской командой. В этот проект вошли многие принципиальные положения из нашего альтернативного проекта.

Был еще проект депутатской конституционной комиссии Верховного Совета, а также четыре тома поправок к тексту президентского проекта. Поправки и дополнения были внесены субъектами Федерации, различными политическими партиями и общественными организациями, а также отдельными гражданами. Всего было более шести тысяч поправок и дополнений по тексту этого проекта. Затем по ходу дела их число превысило десять тысяч.

Место для работы нам отвели в Кремле – в историческом зале Верховного Совета СССР – в зале, где я провел три, может быть, самых ярких и напряженных года своей жизни. С самого начала мы решили, что будем обсуждать конкретные разделы и главы постатейно, рассматривая все имеющиеся письменные замечания, а также те поправки, что сделают участники нашей секции.

Это была трудная, но крайне интересная работа. Прежде всего, совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что уровень дискуссий на совещании по профессионализму и глубине анализа был намного выше и интереснее, чем дискуссии по этим вопросам в Верховном Совете и на Съезде.

Как это ни покажется странным, но не члены парламента, а представители профсоюзов, конфессий и политических партий очень грамотно и квалифицированно оценивали каждое слово, каждую запятую, каждое положение проекта Конституции и вносили много своих очень дельных замечаний и предложений.

Во-вторых, меня поразило и то, что практически по всем самым спорным положениям, по которым высказывались, казалось бы, несовместимые суждения, мы приходили либо к единому мнению, либо спокойно решали эти вопросы большинством голосов. В конечном итоге те, кто остался в меньшинстве вынуждены были присоединяться к мнению большинства.

Первоначально предполагалось, что мы будем заниматься этой работой до середины июня, а затем пленарное заседание Конституционного совещания рассмотрит доработанный проект и вынесет его на рассмотрение Съезда народных депутатов или на референдум.

Но жизнь показала, что нам понадобилось гораздо больше времени, чем планировалось. Мы работали ежедневно с 9 до 18 часов, иногда споры заканчивались позднее, но затем, после окончания дискуссий, приходилось еще оставаться с членами редакционной комиссии и суммировать сделанное за день. Время летело незаметно, и только к концу июня мы завершили обсуждение проекта по секциям.

Ключевыми вопросами, вокруг которых кипели споры на Конституционном совещании, были проблемы становления социального государства и стремление (особенно со стороны представителей профсоюзов) придать социалистический характер тем или иным правам и свободам, проблема добровольности или обязательности воинской службы, проблема разграничения полномочий президента, парламента и правительства и т. п.

Больше всего меня радовало то, что обсуждение главного раздела – раздела о правах человека – протекало в обстановке удивительного единодушия. Не было конфронтации по этим вопросам ни со стороны представителей компартии, ни со стороны партии Жириновского. Во многом это объясняется тем, что этот раздел был основательно отработан. В нем мы постарались отразить все наиболее ценное, что было в мировом конституционном опыте. Сыграла свою роль и реакция общественного мнения – никто не хотел выглядеть ретроградом, особенно по такому вопросу, как права человека.

Картина подготовки и принятия новой российской Конституции была бы односторонней, если бы я умолчал о том, что нам не удалось решить" какие промахи и ошибки были допущены.

Начнем с Конституционного суда. Известно, какую негативную роль этот суд и его бывший Председатель товарищ Зорькин сыграли в политическом противоборстве последних лет.

Трудно объяснить, как это могло произойти, но факт остается фактом: в 1992 году Президент рекомендовал, а Съезд с радостью избрал членами Конституционного суда в основном кондовых, прокоммунистически настроенных судей. Ни по профессиональным, ни по чисто человеческим качествам эти люди (за редким исключением) не отвечали требованиям, предъявляемым во всем мире к членству в такой структуре, как Конституционный суд. Не было среди них ни известных в стране ученых-юристов, ни обладающих безупречной репутацией и окруженных всеобщим уважением судей-практиков. Самый яркий пример – товарищ Зорькин, малозначительный преподаватель из Высшей школы МВД, откуда он многократно пытался перейти в другие вузы или на аппаратную работу. Увы, его не брали. С ним просто никто не хотел иметь дела, поближе познакомившись с его профессиональными и человеческими качествами.

И вдруг такой Зорькин неожиданно для всех, да и для себя тоже, становится Председателем Конституционного суда. Мало этого, он еще пытается сыграть свою партию в политике, добившись за короткий срок полной дискредитации Конституционного суда. Единственное изобретение, которое внес этот субъект в теорию и практику деятельности Конституционного суда, – это абсолютно неправовое понятие "конституционное поле", выражение, которое стало излюбленным в устах депутатов и всей непримиримой оппозиции. В период противостояния слова "конституция", "конституционное поле" научились выговаривать даже крайние реакционеры типа Макашова и Баркашова, в жизни своей, по-видимому, не читавшие Конституцию и не имевшие о ней какого-либо понятия.