Жил человек - [35]

расскажите о вашей дружбе! Понимаю, что все в данном случае усугублено особенностями биографии этого Козина, но - не стану обманываться - это же обстоятельство одновременно и обостряет интерес к нему.

Директор, худенькая немолодая женщина - голос у нее гораздо моложе, говорит с лысоватым большеголовым мужчиной о расписании экзаменов; у нее славная располагающая улыбка, молодящая лицо, - на какой-то миг возраст и ее приятный молодой голос как бы приходят в соответствие.

- Вот это наш Леонид Иванович и есть, знакомьтесь, - представляет она своего собеседника и проворно поднимается. - А меня простите - убегаю...

Вид у меня, вероятно, растерянный, даже глуповатый - очень уж все стремительно происходит, словно с размаху налетаю на кого-то, - в светло-ореховых глазах Козина мелькает умная смешинка; она-то, чуть задев, и приводит меня в равновесие. Объясняю, что хотелось бы порасспрашивать об Орлове, - несколько нажимая на фамилию Орлова и тем давая понять, что всяких иных привходящих не собираюсь касаться; объясняю также, зачем мне все это нужно, - в знак понимания Козин наклоняет голову.

- Наслышан. Сам уж хотел на встречу напроситься.

- От кого ж наслышаны?

- От Александры Петровны, прежде всего.

- Вы ее знаете?

- Ну как же.

Откуда он ее знает, давно ли знает, - не спрашиваю, полагая и подобные вопросы вне того круга, который сам же и очертил. Пока обмениваемся первыми репликами, успеваю разглядеть своего собеседника. Чистый высокий лоб слит у самой макушки с лысиной, в то время как русые волосы на висках и на затылке еще густы и чуть курчавятся - эдакая широкая полированная просека в сплошных зарослях; русые же, какого-то сероватого оттенка и уже клочкастые - от возраста - брови; светлоореховые, спокойной ясности глаза - такой спокойно-внимательный взгляд был и у Орлова, судя, конечно, по фотографиям; тщательно выбритые щеки - гладкие, ровные, и только по краям губ, когда он умолкает, ложатся нестираемые косые бороздки - образуются они, независимо от прожитых лет, когда человек подолгу и угрюмо молчит; нижний ряд зубов, при разговоре, отливает синеватым блеском нержавейки.

В дверь непрерывно кто-то заглядывает - то любопытные ребячьи рожицы, немедленно исчезающие, то взрослые, которым надо отвечать, что директор скоро будет, - Козин закуривает папиросу, в чем я немедленно поддерживаю его, предлагает:

- Пойдемте на улицу - все равно тут поговорить не дадут. До шести я полностью свободен. Можно в парк - это рядом.

Росту он среднего, вровень со мной, широкий в плечах и по-хорошему сух, крепок телом. На нем удобная, навыпуск рубаха бледно-голубого цвета, брюки отутюжены, на ногах порядком поношенные сандалеты; посматриваю на него, смутно пытаясь что-то найти, и понимаю, чего не обнаруживаю в нем - против ожидания: ничего заморского. Что это такое должно быть бы - и сам, конечно, не знаю.

Неподалеку от парка идущий навстречу низенький полный мужчина с яблочно-розовыми щеками почтительно приподнимаем соломенную шляпу:

- Доброго здоровьица, Леонид Иванович.

Козин вежливо отвечает, он, кажется, не прочь бы остановиться и остановился бы, будь один; на достаточном расстоянии объясняет:

- Уразов. У Сергей Николаича завхозом был.

- Слышал, слышал! - Я торопливо оглядываюсь, теперь и сам жалея, что не остановились. - Вы и его знаете?

- Скорей удивительно, что вы знаете, - усмехается Козин и, помолчав, другим, сдержанным тоном добавляет: - Все время с Орловым, до последнего был. А после него сразу ушел на пенсию.

- С новым не сработался?

- Не берусь судить. - Козин неопределенно пожимает плечами. - Факт, как говорят, остается фактом.

Впервые мелькает мысль о том, что сколько б ни ездил в Загорово, с какими бы людьми ни встречался, - то засиживаясь с ними в кабинетах, то, как сейчас, уходя для разговоров в парк, - о многих подобных тонкостях, нюансах, так никогда и не узнаю, они ушли вместе с Орловым. Оглядываюсь опять - Уразова уже не видно, свернул куда-то...

Парк основательно запущен, бесхозный, пользуясь распространенным ныне словцом. Входим в боковую, провисшую на одной петле дверцу; то тут, то там торчат давние черные пеньки - старые подгнившие деревья срубили, а новых не посадили; на дорожки, которые никто не окашивает, не подметает, выползла трава, остановленная на середине прибившим ее жгучим солнцем. Чего тут много, так это воробьев - похоже, что жара согнала их сюда, в жиденькую, дробленную солнечными пятнами тень, со всего Загорова.

Козин уверенно выводит к скамейке под корявыми, сомкнувшимися кронами вязами - тень тут гуще, прохладней, по крайней мере в первые минуты, когда мы садимся и, не сговариваясь, кладем между собой две пачки "Беломора". Леонид Иванович расстегивает верхние пуговицы рубахи, потирает поросшую рыжей шерсткой грудь, непринужденно - нога о ногу - скидывает сандалеты.

- Благодать!.. До войны парк у нас лучше был - следили. Музыка играла, гулянье... Теперь по выходным народ в лес стремится, куда-нибудь на речку. А тут что ж, - парочки, когда им поцеловаться охота. Да в день получки собутыльники, с глаз подальше... Ходили и мы тут с Сергеем - ребятами. Правда, времени у нас на это поменьше было. Чем у нынешней молодежи. И учились, и работали.