Жестокое и странное - [67]

И сейчас никто не испытывает к вам такой симпатии. Возможно, на вас даже немного обижаются, потому что люди чувствуют по отношению к себе некоторое пренебрежение. А может быть, они никогда и не испытывали к вам симпатии. Может, им просто все равно. В отношениях с людьми многое зависит от того, чувствуете вы себя хозяйкой положения или загнаны в угол, и они используют ваше положение так, как им удобнее. И если их с вами ничего не связывает, им становится гораздо проще урвать что-нибудь для себя, совершенно не заботясь о том, что случится с вами. Вот в таком положении вы сейчас и оказались. Многим очень давно хотелось вашей крови.

– Я не собираюсь истекать кровью. – Я оттолкнула тарелку.

– Док, – он выпустил дым, – вы уже кровоточите. А здравый смысл подсказывает мне, что, если, плавая с акулами, начал кровоточить, вылезай из воды к чертовой матери.

– Мы можем на пару минут как-нибудь обойтись без избитых фраз?

– Послушайте. Я могу сказать то же самое по-португальски или по-китайски, но вы же не станете меня слушать.

– Если по-португальски или по-китайски, обещаю послушать. Даже если вы все же решите говорить по-английски, то, пожалуй, послушаю.

– Подобными замечаниями вы вряд ли завоюете себе симпатии. Именно об этом я и говорил.

– Я же сказала это с улыбкой.

– Мне доводилось быть свидетелем того, как вы с улыбкой производили вскрытие.

– Ничего подобного. Не с улыбкой, а со скальпелем.

– Иногда между ними нет большой разницы. Я видел, как вы своей улыбкой наносили раны защитникам.

– Если я такой жуткий человек, как же мы с вами оказались друзьями?

– Потому что я отгородился еще большим количеством стен, чем вы. Суть в том, что я ловлю белок среди деревьев, а вы плаваете среди акул. И те и другие норовят нас укусить.

– Марино, вы спятили.

– Да, вы не ошиблись, и именно поэтому я бы хотел, чтобы вы на некоторое время притаились, док. Честное слово, – сказал он.

– Не могу.

– Могу вам честно сказать, что это будет похоже на столкновение интересов, если вы начнете копаться в этих делах. Вас только еще больше очернят.

– Умерла Сьюзан. Умер Эдди Хит. Умерла Дженнифер Дейтон. У меня в офисе коррупция, и мы не можем точно сказать, кто отправился на электрический стул пару недель назад. А вы предлагаете мне, чтобы я просто отошла в сторонку и подождала, пока все само собой каким-то таинственным образом не уладится?

Марино потянулся за солью, но я перехватила ее.

– Нет. А перец – сколько угодно, – сказала я, пододвигая перечницу.

– Да я сдохну от такой здоровой диеты, – проворчал он. – Еще немного, и она мне так осточертеет, что я возьмусь за все подряд. Выкурю одну за другой пять сигарет, бурбон в одну руку, кофе – в другую, съем бифштекс, жареную картошку с маслом, сметану, соль. И пропади все пропадом.

– Нет уж, пожалуйста, не надо так с собой поступать, – сказала я. – Лучше уж позаботьтесь о себе и не умирайте хотя бы раньше меня.

Некоторое время мы молча ели.

– Док, вы не обижайтесь, но мне хотелось бы знать, что вы надеетесь выяснить по поводу тех чертовых перышек-пушинок?

– По возможности, откуда они взялись.

– Я могу разрешить ваши сомнения – от птиц.

* * *

Расставшись с Марино около семи вечера, я вернулась в центр города. Температура на улице поднялась почти до пяти градусов, вечер был теплым, дождь хлестал порой настолько сильно, что многие машины останавливались переждать очередной порыв. Желтые, как пыльца, фонари за моргом были похожи на расплывчатые кляксы, главный подъезд закрыт, на автостоянке ни одной машины. Войдя в здание, я пошла по ярко освещенному коридору мимо секционной и, по мере приближения к офису Сьюзан, чувствовала, как у меня учащается пульс.

Я не знала, что могу там найти, но, открыв дверь, сразу направилась к картотеке, потом просмотрела ящики стола, каждую книжку и старое телефонное сообщение. Все выглядело так же, как и до ее смерти. Марино имел большой опыт осматривать чьи-то владения, не нарушая присущего им беспорядка. Телефонный аппарат по-прежнему косо стоял на правом углу стола, его перекрученный шнур был похож на штопор. На зеленой промокательной бумаге лежали ножницы и два карандаша со сломанными грифелями, ее халат висел на спинке стула. Памятка о назначенном каким-то врачом приеме все еще была приклеена к монитору ее компьютера, и, глядя на ее аккуратный, слегка наклонный почерк, я внутренне содрогнулась. Когда она сломалась? Когда вышла замуж за Джейсона Стори? Или разрушительный процесс начался гораздо раньше, еще когда она была просто дочерью щепетильного священника, одной из близнецов, у которой убили сестру.

Сев на ее стул, я пододвинулась к картотеке и стала просматривать содержание ее материалов. В основном это были проспекты и другая печатная информация по поставкам хирургических материалов и других принадлежностей для морга. Ничто особо не привлекло моего внимания, пока я с любопытством для себя не обнаружила, что она сохранила практически все записки с указаниями, полученные ею от Филдинга, но ни одной ни от меня, ни от Бена Стивенса, хотя я знала, что мы посылали их в огромном количестве. Дальнейший осмотр ящиков и книжных полок был также безрезультатным, и тогда я сделала вывод о том, что наши записки кто-то взял.