Жестокий шторм - [28]

В одном из обширных холлов они увидели настоящее отделение универсального магазина: по стенам — витрины и полки с самыми разнообразными товарами, нужными и ненужными в дороге, на лотках вдоль стен — груды трикотажных изделий, плащей, курток, джинсов. Довольно много покупателей рылись в этом изобилии ширпотреба. Три продавщицы заворачивали покупки. И здесь несколько витрин занимали сувениры, только уже не гавайские, а японские.

По пути к «собачьему люксу» они встречали суетливых лотошников, торгующих массой всевозможных вещей.

— Джентльмены, не желаете ли приобрести настоящую панамскую шляпу? Совсем даром — от восьмидесяти до двухсот долларов! — обратилась к ним девушка в панаме и с целой кипой шляп, которые она держала в смуглых, обнаженных до плеч руках. — Панамы в тропиках незаменимы…

Мистер Гордон сбавил было шаг, заинтригованный то ли шляпами, то ли очаровательной смуглянкой, но его спутник увлек его дальше.

— Шляпа мне не нужна, — сказал мистер Гордон, оправдываясь. — У меня есть два тропических шлема. Что меня чуть было не задержало возле очаровательной шляпницы, так это исключительно желание получить добавочную информацию и, конечно, жажда общения с возможной героиней нашей пьесы. Кто знает, может быть, эта девушка тоже сыграет какую-то роль. Поймите, Том, что мы с вами кружимся по сцене, а все эти люди — действующие лица. И этот толстяк, что спешит, видимо, в бар, оставив супругу в каюте, и эта очень пожилая пара, и этот мальчишка, что гонит мяч, ловко пробив его между двух зевак. Действительно, удар что надо!

На мальчишке болтались широченные белые шорты.

— Как успехи, Пит? — дружелюбно окликнул его мистер Гордон.

Мальчик остановился. Он был худ, бледен, на верхней губе блестели капельки пота.

— Я не Пит, я — Фред, — сказал он хриплым голосом, — посторонитесь, джентльмены.

— Успехов, малыш Фредди! — Пройдя несколько шагов, мистер Гордон сказал, сверкнув глазами: — Вы можете не поверить, но я слыл лихим футболистом. Как это было давно и в то же время — вчера. Вы знаете, Том, как это ни покажется вам странным, я не чувствую тяжести прожитых лет. — Он лукаво улыбнулся. — Особенно когда долго не смотрюсь в зеркало.

— Вы и на самом деле…

— Нет, нет, прошу вас, не говорите, что я молодо выгляжу, хотя такая ложь и приятна всякому.

— Нет, в самом деле, мистер Гордон…

— Стэн, Томас!

— У вас, Стэн, совсем юношеские глаза.

— Вот с этим я согласен, Том. Глаза говорят многое о человеке: его возраст, состояние здоровья, волю, настроение, мысли.

Они поравнялись с лифтом, створки дверей раздвинулись, и в коридор вышел сухощавый мужчина в сером спортивном костюме, у него были до синевы выбритые щеки, надменно сжатый тонкогубый рот, угольно-черные, блестящие от брильянтина волосы; он бросил небрежный взгляд на встречных и повернулся к ним спиной. В руках он держал гибкий хлыст; удаляясь, он слегка хлестал им по ноге.

В лифте Томас Кейри спросил:

— Вы обратили внимание на этого человека?

— Я на все обращаю внимание, Том.

— По-моему, он похож на итальянца.

— Или на испанца.

— Но возможно, и пуэрториканец?

— Пока я также затрудняюсь установить его национальность, зато могу поручиться, что мы встретили жестокого, властного человека. Он похож на плантатора из южных штатов.

Кинг, почуяв хозяина, лег, закрыл глаза и тихо заскулил. На его морде застыло бесконечное страдание. Мистер Гордон гладил его, просунув руку через деревянную решетку клетки.

Подошел матрос, позванивая связкой ключей.

— Гарри! — узнал Уилхема Томас Кейри. — И вы здесь! Вы поистине вездесущи!

Гарри Уилхем расплылся в улыбке:

— О да, мистер, таковы мои обязанности…

— Меня зовут Том Кейри.

— Видите ли, мистер Кейри, я сегодня на подхвате, матросы заняты в трюмах, там идет какая-то перекантовка, перемещение грузов. Старпом нашел, что какие-то ящики могут задышать при сильной качке, вот их и перетаскивают с места на место. Я же, как причисленный к административному персоналу, остался наверху и благодарю бога, что попал в собачье общество. Вы, мистер Гордон, можете взять своего страдальца и погулять с ним. Площадь здесь не очень велика, зато имеется полный собачий сервис — здесь песочек и столбики для визитных карточек. Фальшборт, как видите, достаточно высок, и его не перемахнуть косматым аристократам, если кому-либо из них взбредет в голову вернуться в Калифорнию. Сейчас я открою каюту вашего Кинга. Вы знаете, нам приходится закрывать их на ключ, а то в первые рейсы сердобольные дамы выпускали узников, и что тогда получалось, особенно если одна из четвероногих леди имела склонность к легкому флирту! Их невозможно было растащить по каютам. Ну вот, пожалуйста.

Выскочив из своего «люкса», Кинг забегал кругами по всей площадке, что вызвало ревнивый визг и вой всего собачьего общества. Гулко залаял сенбернар, разноголосо затявкали болонки, такса, фокстерьеры, овчарка завыла по-волчьи, тягуче, с надрывом.

Но едва Кинга водворили на место, собаки, как по команде, успокоились.

Гарри Уилхем сказал:

— Сегодня они уже второй раз устраивают концерт. Только перед вами приходил один тип, то есть, извините, джентльмен, это его овчарка сейчас так симпатично выла, и по правде сказать, на ее месте любой будет выть не переставая. Ее хозяин что-то внушал ей, применяя хлыст, хотя, мне думается, бить ее совсем не следовало: овчарка без того ползала и становилась на задние лапы и даже кувыркалась с боку на бок. Он, этот тип, извините, джентльмен, вероятно, работает в цирке, хотя какой цирк с одной собакой? Можно допустить, что он клоун, но клоуны в основном народ добрый: чтобы смешить людей, надо иметь мягкое сердце. Этот же тип, извините, джентльмен, наверное, совсем не имеет сердца… Зато ваш пес мне очень нравится — такой серьезно-грустный. Видно, у него было тяжелое детство?