Жестокий принц - [20]

– Нечего говорить, – упирается Тарин. – Я знаю, что делаю.

– И что же ты делаешь? – допытываюсь я, вскинув брови, но она только вздыхает.

Я вспоминаю о Кардане, его длинных ресницах над блестящими, как уголь, глазами. Принц улыбался и злорадствовал, словно только и мечтал о том, чтобы мой кулак смял его рубашку. Словно если бы я ударила его, то лишь потому, что он заставил меня это сделать.

– Я все равно от тебя не отстану, – толкаю ее в бок. – По всем трем островам буду за тобой гоняться, пока не скажешь.

– Думаю, нам обеим было бы легче, если бы никому другому не приходилось это видеть, – говорит она и делает долгий глоток.

– Что? – Я так удивлена, что не знаю, чем ответить. – Что ты имеешь в в виду?

– Я имею в виду, что пережила бы и издевки, и обиды, если бы ты об этом не знала. – Она твердо смотрит мне в глаза, словно прикидывая, сколько правды я смогу вынести. – Я просто не могу делать вид, будто все прекрасно, когда ты собственными глазами видела, что на самом деле случилось. Из-за этого ты иногда меня просто бесила.

– Это нечестно! – восклицаю я.

Она пожимает плечами.

– Знаю. Поэтому и говорю тебе. Неважно, что там сказал мне Кардан. Я хочу притвориться, будто ничего и не было, и мне нужно, чтобы и ты притворилась вместе со мной. Без напоминаний, без расспросов, без предостережений.

Уязвленная, поднимаюсь и подхожу к каминной полке. Прислоняюсь головой к резному камню. Сколько раз она говорила мне, что связываться с Карданом и его приятелями глупо. И все же, учитывая сказанное сестрой сейчас, ко мне ее сегодняшние слезы никакого отношения не имеют. Следовательно, она сама, по собственной воле, вляпалась в какие-то неприятности.

Советов ей можно дать много, да вот только нет уверенности, что она хотя бы какие-то из них примет.

– Так чего ты хочешь от меня? – спрашиваю я.

– Хочу, чтобы ты все с ним уладила. Сила и власть за ним. Победить его невозможно. Ни храбрость, ни жестокость, ни ум здесь не помогут. Остановись и покончи с этим, пока не поздно.

Смотрю на нее непонимающе. Избежать гнева принца Кардана уже невозможно. Корабль ушел – и в гавани сгорел.

– Не могу.

– Ты слышала, что принц Кардан сказал у реки. Он хочет только одного: чтобы ты сдалась. Ты ведешь себя так, словно не боишься его, а это удар по его гордости, подрыв его статуса. – Тарин берет меня за руку, тянет к себе. В ее дыхании я чувствую острый запах трав. – Скажи ему, что он победил, что ты проиграла. Это всего-навсего слова. Ты можешь не придавать им значения.

Я качаю головой.

– Не дерись с ним завтра, – продолжает она.

– Я не выйду из турнира.

– Даже если победа в нем принесет еще большую беду?

– Да.

– Тогда сделай кое-что еще, – не унимается Тарин. – Найди какой-то выход. Уладь все, пока есть время.

О чем она умалчивает? Чего недоговаривает? Хотела бы я знать. Но, поскольку сестричка желает, чтобы я притворилась, будто все замечательно, мне не остается ничего, как только проглотить все свои вопросы и оставить ее наедине с камином.

* * *

Вернувшись в свою комнату, я вижу разложенный на кровати и пахнущий вербеной и лавандой комплект бойцовской экипировки. Во-первых, это туника с легкой подбивкой и прошитая металлической нитью. Узор изображает перевернутый полумесяц, с уголка которого падает красная капля крови. Сам полумесяц покоится на кинжале. Это герб Мадока.

Надеть сегодня эту тунику и проиграть – невозможно, не опозорившись. Да, мое поражение будет неприятно Мадоку и, наоборот, доставит некоторое удовольствие мне, послужит мелкой местью за его отказ разрешить поступить в рыцари, но чем потом смогу гордиться я?

Что мне должно сделать, так это снова опустить голову. Вести себя прилично и не мозолить глаза. Оставаться незамеченной. Позволить Кардану и его дружкам и дальше хвастать и выставляться. Держать свои умения при себе, чтобы удивить ими Двор, когда Мадок даст наконец свое согласие. Если, конечно, это когда-нибудь случится.

Вот так мне должно поступить.

Я сбрасываю тунику на пол, залезаю под одеяло, натягиваю его на голову и дышу своим собственным теплым дыханием. И так вот засыпаю.

Проснувшись после полудня, вижу, одежда помялась, и винить в этом некого, кроме себя самой.

– Глупое дитя, – выговаривает Таттерфелл, заплетая мои волосы в тугие боевые косички. – И память, как у воробья.

Направляясь в кухню, прохожу мимо Мадока в холле. Он во всем зеленом, губы сжаты, рот – твердая линия.

– Подожди-ка.

Я послушно останавливаюсь.

Мадок хмурится.

– Я знаю, каково оно, быть молодым и жаждать славы.

Прикусываю губу и молчу. В конце концов он ведь ни о чем и не спрашивал. Стоим, смотрим друг на друга. Узкие, кошачьи глаза щурятся. Между нами столько несказанного, столько причин, почему мы можем быть только чем-то вроде отца и дочери, но никогда не войдем полностью в эти роли.

– Когда-нибудь ты поймешь, что так для тебя лучше всего, – говорит он наконец. – Иди, удачи тебе в битве.

Отвешиваю низкий поклон и поворачиваю к двери. Тут уж не до кухни. Хочу только одного: убраться из этого дома с его напоминаниями о том, что мне нет места ни при Дворе, ни в Фейриленде вообще.

«То, чего тебе недостает, не зависит от тренировок».