Жестокие люди - [3]

Если бы не яномамо, я бы сейчас же встал с кровати, прошлепал в спальню и выгнал бы этого парня и его подлого мистера Джонсона из маминой кровати (представляю, как бы он обалдел). Мама начала бы плакать от смущения… Такие вещи у меня здорово получаются. Однажды я устроил настоящую засаду для одного босоногого гостя: выложил дорогу от туалета до раскладушки канцелярскими кнопками. Но это совсем другая история.

Дело в том, что в тот день мне была нужна мамина помощь. Кроме того, несмотря на то, что из моего рассказа можно заключить, что она была какой-то бестолочью, на самом деле, у меня была замечательной мамой. Знаете, когда я был ребенком, она могла часами, весело хохоча, смотреть со мной мультики. Поверьте, не так уж много найдется детей, которые могут, не соврав, сказать, что их матерей действительно волнует, кто сильнее – Космическое привидение или Гонщик. Впрочем, наверное, стоит добавить, что больше всего ей нравилось заниматься этим после того, как она покурит марихуаны.

Не забывайте, на дворе был 1978 год. Тогда все мамы занимались сексом и употребляли наркотики. Не помню, когда именно кокаин стал членом нашей семьи – кажется, год или полтора назад, тогда же, когда мама стала приносить домой пачки денег, которые она получала за работу в институте Макберна. Эта роскошная частная больница расположена в районе Верхний Ист-Сайд. Там лежал один миллионер, у которого обнаружили рак. Он платил ей по триста долларов за то, что она массировала ему спину. Именно он сказал ей, что у нее «золотые руки». Ладно, неважно. Мама никогда не нюхала кокаин у меня на глазах. Я же притворялся, что не замечаю того, что она начинает шмыгать носом чуть ли не каждый раз, когда выходит из ванной. Все было и так понятно. Когда мы праздновали прошлый День благодарения, то у нее из ноздри выпал белый катышек, размером с чечевичное зернышко, и приземлился прямо в озерцо из подливки, которое находилось точно посередине тарелки с картофельным пюре. Наверное, кроме меня, никто этого не заметил.

Не то чтобы кокаин был для нее такой уж огромной проблемой. На самом деле, если говорить начистоту, хорошая понюшка оказывала на маму, скорее, положительное действие. В такие дни, приходя из школы, я заставал ее за мирными домашними делами: она пекла рождественское печенье, красила пасхальные яйца, или клеила святочный венок из засушенных роз. То есть занималась всем тем, чем занимаются обыкновенные женщины, читающие журналы для домохозяек. Иногда, правда, это выглядело довольно странно, если, например, предновогодняя суета охватывала ее в середине июля. Но ведь она же старалась! Кроме того, когда она хлюпала носом, то была просто великолепна на родительских собраниях. Однажды мама сорок пять минут разговаривала с мистером Краусом, моим тупоголовым преподавателем по физкультуре. Он рассказывал ей о том, как занял второе место в конкурсе красоты на звание «Мистер Стейтен-Айленд»

Если бы не она, этот мускулистый стероидный урод никогда не поставил бы мне зачет.

«О, Господи!». Опять у мамы что-то с тостером случилось. «Давай же», – простонала она, и раскладушка ударилась о стену. Я старался думать о яномамо. Потом решил перечитать статью в географическом журнале, которую написал мой отец, чтобы перестать представлять себе все эти страсти, которые происходили в соседней комнате. Ни его, ни людей яномамо я никогда не видел. Но в журнале была фотография четырнадцатилетней полуобнаженной девочки. Это дитя тропического леса, абсолютно голое, если не считать покрывающих тело татуировок, с торчащими грудками, с иглами дикобраза, которыми были проколоты щеки, было похоже на панка из Каменного века. Девочка напомнила мне бродяжек с площади Сейнт-Марк, у которых тоже был пирсинг. Мне было страшно заговорить с ними, и уж тем более подойти поближе. Сейчас они меня возбуждали. Тогда я схватил журнал с девушкой месяца, лежащий на полу (кстати, она явно умела пользоваться бритвой) и вообразил, что бы почувствовал, если бы она в темноте прикоснулась к моей наготе. Но вместо этого мне пришло на память то, что произошло в один зимний вечер, когда мама торопилась на родительское собрание (то самое, когда она упрашивала Крауса поставить мне зачет, чтобы меня не отчислили за неуспеваемость). Она крикнула мне из ванной, чтобы забыла шампунь в хозяйственной сумке, которая стояла на кухонном столе. Когда я передавал ей его в душе, то закрыл глаза, но она, забирая его, нечаянно дернула за занавеску, и полетела вниз вместе с карнизом, словно парус, который быстро спускают во время шторма. На лицо мне полилась вода. Мама отпрянула назад и поскользнулась. Чтобы не упасть, она схватилась за кран с горячей водой, и случайно повернула его, из-за чего из душа полился настоящий кипяток, так сильно ошпаривший ее зад, что она с воплем выпрыгнула из душа и очутилась прямо в моих объятиях. Знаете, когда вы впервые обнимаете обнаженную женщину, вам меньше всего хочется, чтобы она оказалась вашей матерью.

Все произошло очень быстро. Глаза у меня были по-прежнему закрыты, и, Господь свидетель, мне бы и в голову не пришло взглянуть на нее, если бы она не засмеялась. (Мне всегда хочется узнать, почему кто-то засмеялся). Она хихикала, словно девчонка, а не мать семейства. Просто сгибалась от смеха. Между ее грудей, когда она их сжимала, образовывалась ложбинка, вполне достойная того, чтобы ее продемонстрировали на страницах журнала «Пентхаус». В низу живота у нее остались мыльные пузыри. Да, пожалуй, все это было довольно забавно. Но я был слишком поражен лицезрением наготы своей матери, чтобы почувствовать комичность ситуации.