Жестокие ангелы - [17]

Я вспомнила, что Мисао сказал о крысах, и меня бросило в дрожь. Мог ли спутник испытывать какую-то боль, кроме фантомной? Я внезапно почувствовала себя виноватой потому, что не знала этого. Когда я очнулась в камере, куда меня бросили искупители, с повязкой, наложенной за ухом, без Дилана в голове, я пыталась убить себя. От моих тюремщиков эта перемена во мне не ускользнула, но я не прекращала своих попыток.

Я почти добилась своего к тому моменту, когда Бьянка разобрала по кирпичику стену камеры и вытащила меня оттуда. Но даже тогда я не переставая думала о том, что чувствовал Дилан в свои последние мгновения.

— Повсюду рассказывают о политике открытых границ, которую ведут миры Солнечной системы, — продолжал Джеримайя. — Пятая луна, Обливион, когда-то уже предпринимала попытки крупномасштабной миграции.

— Мне это известно, — отрезала я.

— Бьянка опасалась, что они могут повторить попытку достичь миров Солнечной системы и если это произойдёт, то повлечёт за собой гибель многих.

— Почему вы отправились в систему Эразмус? — спросила я Джеримайю.

— Наше долгое путешествие подходило к своему завершению. В этой поездке Бьянка хотела убедиться, что её желание быть в стражах осталось неизменным.

Сто лет назад она то же самое проделала и со мной.

— Это она обнаружила, что Эразмус становится очагом войны? — задала я свой вопрос.

Джеримайя кивнул. На этот раз он смотрел на Мисао. Мисао взглянул на него в ответ, невозмутимый и бесстрастный, как всегда.

— Она полагала, что война не за горами.

— У неё были доказательства?

Джеримайя замялся, всем своим видом выражая неуверенность. Я никогда прежде не видела спутника, способного на проявление эмоций. Дилану это не было свойственно.

— Она их искала.

— Что-нибудь нашла? — Я давила на него, и при этом меня не покидало чувство вины за то, что оказывала нажим на дитя, но остановиться уже не могла.

Джеримайя закусил нижнюю губу и усиленно замотал головой:

— Не знаю. Я был повреждён. Мы посещали Маркет. Мы посещали Фортресс. Много раз. Мы беседовали с послом и с эразмианскими сэо. — Их титул представлял собой искажение прежнего общепринятого сио, который решительно указывает на первоначальное предназначение Эразмуса как колонии, существование которой было нацелено на получение прибыли. — Она подружилась с ними. У меня остались некоторые записи. — Он прижал руку к порогу, и стол Мисао озарил свет.

Я заметила, как пересеклись их взгляды. Не составляло труда поверить, что Бьянка установила дружеские отношения с представителями Кровавого рода. Она могла очаровать кого угодно, если действительно этого хотела, и не упускала возможности использовать свой талант нравиться — в работе… или для флирта.

Мой взгляд скользнул в сторону Мисао. Его палец дрожал над настольной установкой. Оставалось дать команду. Говорил он с уверенностью. Сказал, что от войны нас отделяет год. Но Джеримайя утверждал, что она только искала этому доказательства. Или он лгал мне, или оба они знали нечто, во что Мисао до сих пор не посвятил меня.

Не посвятил и не посвятит, пока я снова не принесу клятву.

Я снова обернулась к Джеримайе.

— Ну так что? — спросила я.

— Не знаю, — сердито проворчал он. — Не знаю. Она умерла. Она умерла вместе со мной. Я не покидал её мыслей. Я не знаю, как это произошло!

Ужасное, жгучее подозрение вспыхнуло во мне.

— Вы сказали, что знаете, какими были последние слова Бьянки! — грубо выкрикнула я. — Вы сказали, что она просила вызвать меня!

— Ему пришлось проиграть запись с этими словами и для меня, — пояснил Джеримайя. — Некоторые из сохранившихся моих узлов утратили соединение, я был не способен реинтегрировать их.

Мисао не спускал с меня глаз. Он всего лишь шевельнул пальцем, и через приёмник я услышала голос Джеримайи:

— Я готов, Бьянка.

— Хорошо. Хорошо. — Это было хрипловатое контральто Бьянки. Я мгновенно узнала этот голос. Но он утратил присущую ему прежде лёгкость и смешливость, которые были мне так знакомы. Стал задыхающимся, беззащитным, полным слёз. — …О… О… время пришло. Моё время… Я не верила, что этот день настанет… Я надеялась… Я молилась… Но вот он настал. В конце концов настал. Джеримайя, ты можешь им сказать… Пожалуйста, скажи им, что Тереза — единственная, кто сумеет заменить меня. Это правда. Клянусь. Уговорите её вернуться, и всё станет на свои места… Клянусь, клянусь, клянусь… Больше никто не способен этого осуществить. Убедись, что они узнали об этом и поверили, что это мои слова. Они послушаются тебя. Прошу, скажи им.

Я была не в состоянии пошевелиться. Капля пота или, быть может, слеза сползла по моей щеке. Я всё ещё не могла обрести способность двигаться. На пороге, склонив голову, стоял Джеримайя.

— Я скажу им, Бьянка. Не беспокойся. Я здесь. Я с тобой.

— Спасибо, Джеримайя. Спасибо. О боже, я так дрожу. Я хотела так много… Да… Прощай!

— Прощай, Бьянка.

Треснула и соскользнула ткань. Глухой звук. Тишина. Тишина, которая перетекла в ощущение боли.

— Спасибо, Джеримайя, — сказал Мисао.

Джеримайя поднял глаза. Его лицо, бледное и безрадостное, выглядело пристыженным.

— Простите, — прошептал он снова. Потом повернулся и зашагал прочь. Экран опять потемнел, скрыв за собой дверь.