Жестокая жара - [72]

Предплечье в месте укола зудело; Никки попыталась дотянуться до него, чтобы почесать, но что-то удерживало ее руку. Хит с легкостью догадалась, что это такое. Запястья ее были скованы наручниками.

Для того чтобы выяснить, насколько велика свобода движения, Никки потянула цепочку наручников. А затем произошло нечто настолько необычайное, что она решила: наверное, это галлюцинации, действие наркотиков, которые ей вкололи. Наручники… сопротивлялись.

— О, прекрасно, ты очнулась, — заговорил Рук. — Могу я попросить тебя об одной любезности? Дело в том, что твой правый локоть упирается мне в ребра.

В голове Никки все еще стоял туман после снотворного, и она не сразу сообразила, в чем дело. Где бы она ни находилась, Рук был тут же, рядом с ней. Или под ней. Или и так и так одновременно. Она постаралась как можно плотнее прижать правую руку к боку.

— А теперь как?

— Райское блаженство.

— Рук, ты знаешь, где мы?

— Не совсем уверен. Мне сделали какой-то укол, и я отключился.

— Ты не мог бы помолчать?

— Прошу прощения. Что на уме, то и на языке. В общем, судя по аромату радиальных шин, я склоняюсь к мысли, что мы либо обнимаемся с надувным человеком из рекламы «Мишлен», либо заперты в багажнике машины.

Хит не чувствовала движения, не слышала шума мотора. Она попыталась представить себе багажник, насколько это было возможно без света.

— Ты не знаешь, у этих машин нет рычага, который открывает багажник изнутри?

— Не знаю. Не думаю, что французские правила техники безопасности это разрешают, — сказал Рук.

— Давай ощупаем здесь все, вдруг найдем что-нибудь такое, что можно было бы вставить… только без шуточек, пожалуйста, вместо рычага. — Они попытались пошевелить руками, но ничего не получилось. — Рук! Мы что, скованы вместе?

Он помолчал, затем подергал руками.

— Обалдеть.

Никки ощупала свои запястья.

— Похоже, цепочка моих наручников продета через твою. Она тебе в кожу не врезается?

— Немножко, но не слишком больно. На самом деле у меня даже возникли фантазии насчет шелковых лент с леопардовым принтом, но цепочка тоже сгодится.

— Тихо, слушай.

Снаружи донесся шорох шин медленно приближавшейся машины, затем воцарилась недолгая тишина. Они услышали шаги и приглушенные голоса; пискнул пульт дистанционного управления, щелкнула открывшаяся крышка багажника. В тесное пространство ворвался поток свежего воздуха; пахло травой и деревьями. К ним протянулись чьи-то руки, сняли наручники, затем те же люди, что похитили их, вытащили пленников наружу.

Хит, пошатываясь, прикрыла глаза от ослепительного света фар «мерседеса» и попыталась придумать план побега. Рук, которого поставили рядом, потирал запястья. Она понимала, что он тоже соображал и оценивал ситуацию.

Положение выглядело безнадежным. Их было всего двое, они безоружны и слабы после инъекций, находились в незнакомом лесу, ночью; им противостояли четверо верзил, которые уже продемонстрировали навыки профессионалов и, скорее всего, были вооружены. Неизвестно, сколько человек сидело в подъехавшей машине. Никки поразмыслила, вдыхая запах пота и дешевой туалетной воды, исходивший от бандитов, и решила подождать в надежде на то, что благоприятная возможность представится и что это не те же наемники, которые расправились с Тайлером Уинном.

Она сделала знак Руку стоять спокойно, и он кивнул. Затем оба взглянули на «мерседес»: передняя правая дверца открылась, вылез очередной громила. Он открыл заднюю дверцу, и оттуда появился человек небольшого роста, крепкого телосложения, в кепке. Он обошел машину и встал перед фарами, светившими теперь ему в спину, а телохранитель отступил на метр в сторону. Человек снял кепку и сказал:

— Ты хотел со мной поговорить, дружище?

— О боже мой, — пробормотал Рук. — Анатолий!

Вновь прибывший, раскрыв объятия, сделал шаг вперед, и Рук бросился к нему; Хит напряглась, но никто не попытался остановить журналиста. Они обнялись, и началось бесконечное хлопанье по спине, смех и восклицания: «Ты засранец» и «Нет, ты засранец».

Когда бурные приветствия стихли, Рук объявил:

— Никки, это Анатолий. Понимаешь? Он все-таки меня знает. — Он обнял человека за плечи. — Пойдем, я хочу тебя кое с кем познакомить. Это…

— Никки Хит, да, я знаю.

— Конечно же ты знаешь, — повторил Рук. — Никки, поздоровайся с моим старым другом, Анатолием Киже.

Русский протянул руку, и, пожимая ее, Никки почувствовала, что та покрыта мозолями. Водитель «мерседеса» выключил мотор и приглушил свет фар, и, когда глаза Хит привыкли к полумраку, она смогла получше разглядеть Киже. У него была квадратная, могучая фигура и морщинистое бульдожье лицо, которое смотрелось бы вполне уместно рядом с Брежневым во время первомайской демонстрации на Красной площади. Волосы, неестественно черные для человека его возраста, были тщательно расчесаны, а челка залита таким количеством лака, что даже не приминалась кепкой. Из-под густых крашеных бровей игриво смотрели глаза — взгляд вечного дамского угодника. Никки видела множество подобных типов в Штатах, только там они не хватали людей на улицах, а занимались установкой бассейнов и мощением двориков на Лонг-Айленде и в Нью-Джерси. Она подумала: «Может быть, эти люди еще и чистят ковры?»