Жестокая жара - [68]

— Может быть, ты перестанешь повторять это?

— Но это правда. Ты убила дядю Тайлера. — Он покосился на Никки, приподняв бровь. — Надеюсь, теперь ты счастлива.

Хит отвернулась от него и уставилась в окно, на цветущие каштаны Булонского леса, тянувшегося по другую сторону шоссе. «Мерседес» набирал скорость, выезжая на ведущую в Париж дорогу, отчего казалось, будто движется не машина, а роща, усыпанная белыми цветами и залитая солнцем; деревья проносились мимо, словно белые весенние облака.

Конечно, она не убивала Тайлера Уинна.

И, конечно, в глубине души Хит считала, что именно она убила его. Ей не давала покоя мысль о том, что теперь она в ответе за смерть старика. Она видела перед собой ожившую горгулью с собора Парижской Богоматери, слышала хриплый дьявольский шепот: «Он умер потому, что ты пришла к нему. То, что ты рассказала, убило его. Ты должна была молчать, когда старик начал расспрашивать».

Детектив в штатском, который приехал в больницу Канар, чтобы допросить Хит, отверг эту мысль. Естественно, он интересовался тем, что произошло перед сердечным приступом, и Никки, избегая подробностей, изложила ему «полицейскую» версию: Тайлер Уинн знал жертв двух убийств, которые она расследовала. Раненый добровольно согласился побеседовать с ней — это подтвердил охранник. Когда Уинн начал проявлять признаки волнения, продолжала Хит, она попыталась успокоить-его, но он лишь разозлился еще сильнее. Она решила, что лучше будет сообщить ему информацию, которую он требовал, и на этом закончить разговор.

— Кто знает? — пожал плечами французский инспектор, возвращая ей удостоверение. — Я уже говорил с доктором, и он утверждает, что Тайлера Уинна убил не ваш визит, а три пули и еще некая штука под названием стеноз аортального клапана.[106]

Но Рук продолжал поддевать ее. Зачем? Потому что он знал Никки достаточно хорошо и хотел помочь ей избавиться от чувства вины, действуя «от противного». Прошлым летом, наблюдая за работой полиции, он успел уяснить, что копы справляются с эмоциями при помощи черного юмора. Этой весной, придя в сознание после ранения, он первым делом заявил Никки, что ужасно зол: ему, как настоящему супергерою, следовало поймать пулю зубами и выплюнуть ее обратно, прямо в глаз плохому парню. И сейчас, на заднем сиденье «мерседеса», Рук пытался поднять ей настроение нелепыми шуточками.

Они выехали на авеню Нью-Йорк, миновали тоннель у моста Альма, и Хит, глядя на россыпь букетов и оплывшие свечи — память о погибшей здесь принцессе,[107]размышляла о тайнах — особенно тех, которые люди уносят с собой в могилу. Все это напомнило Хит о том, что в ее мире каждое событие имело причину, а совпадение было лишь событием, причина или следствие которого пока скрыты.

Скрыты до тех пор, пока она не извлечет их на свет божий.

Смерть Тайлера Уинна, безусловно трагичная, была для Никки одной из многих за последнюю неделю. Но именно она оказалась последней каплей. Более того, новый свидетель умер в тот самый момент, когда завеса тайны уже начинала приподниматься. Положение сложилось мучительное в полном смысле этого слова: Хит узнала достаточно для того, чтобы теперь терзаться неизвестностью.

Рук снова заговорил:

— Ну, что скажешь — мои сумасшедшие теории заговоров все-таки оказались не такими уж сумасшедшими, да?

— Послушай, приятель, пока ты от радости не выпрыгнул из окна и не начал танцевать победный танец, могу я напомнить тебе пословицу о сломанных часах?

— То есть что они не только идут верно, но и дважды в день показывают время с исключительной точностью?

— О, пожалуйста, не надо.

— Ве-е-ерно. Какое замечательное слово, да? Ну же, детектив, признайте это. Я первый догадался. Дядя Тайлер был шпионом. — Водитель настороженно взглянул в зеркало заднего вида. Рук наклонился вперед и игривым тоном обратился к нему — точно так же он шутил с нью-йоркскими таксистами. — Скажите ей, что теперь она вынуждена со мной согласиться.

Водитель отвел взгляд и быстро поправил зеркало таким образом, чтобы пассажирам было не видно его лица.

Рук уселся обратно и повернулся к Хит.

— Не понимаю, почему ты хмуришься, Никки. Особенно сейчас. Мы с тобой определенно можем сказать, что стакан не наполовину пуст, а наполовину полон — хотя Тайлер Уинн, разумеется, с нами не согласится. — Он ненадолго закрыл рот, чтобы дать ей время признать его правоту, и продолжил гнуть свое: — Только посмотри, сколько информации мы получили сегодня утром. Я-то думал, ты обрадуешься, узнав, что двойная жизнь матери — не игра твоего воображения и что у нее не было любовника. И что — круто, правда? — у тебя в семье была шпионка, как Арнольд в «Правдивой лжи».[108]Нет, еще лучше: Синди Хит была как Джулия Чайлд,[109]которая работала в Управлении стратегических служб во время Второй мировой войны.

— Согласна, это уже что-то.

— Не что-то, а чертовски много. По-моему, мы с тобой опередили Диккенса. Париж рассказал нам повесть о двух Синди.[110]

На этот раз к водителю обратилась Никки:

— Вы не поможете мне вышвырнуть его отсюда?

Когда они вернулись в отель, Нью-Йорк уже начинал просыпаться, и Никки занялась телефонными разговорами, а Рук отправился на улицу, на поиски ланча. На ее звонок ответил только один из Тараканов — детектив Каньеро. Его напарник Таррелл был занят проверкой одного из десятков анонимных сообщений, которые посыпались в отдел после газетной статьи с информацией, выданной Гинсбург.