Жестокая жара - [65]

— Поговорив с вами несколько минут, Никки, я могу сказать, что вы умеете хранить тайны. Кроме того, сейчас, когда я одинок и лишился своей… инфраструктуры… которая могла бы защитить меня, у меня нет причин заблуждаться насчет своих бывших хозяев и дальше оставаться им верным.

После слова «тайны» Хит закрыла колпачком ручку и сложила ладони на блокноте. Журналист сидел неподвижно, скрестив руки на груди, и ждал, пока старик нарушит тишину.

— В течение многих лет, когда я был еще молод и мог принести больше пользы… — Уинн помолчал немного, собрался с силами и преодолел последний барьер. — Я служил своей стране на, так сказать, невидимом фронте. Грубо говоря, был шпионом. Работал на ЦРУ.

Рук засопел и заерзал на месте, затем успокоился и положил ногу на ногу. Уинн, слегка повернув к нему голову, продолжал:

— Вы, без сомнения, об этом уже догадались. Еще одна причина перестать прикидываться. Ведь шпионская работа именно в этом и состоит — в притворстве. Мы рыцари не столько кинжала, сколько плаща. Мы сочиняли себе жизнь и жили этим. Да, вы правы, легенда об «инвестиционном банкире» обеспечила мне в Европе превосходное прикрытие. Более того, она дала мне доступ в места, где следовало собирать информацию. Деньги лучше всего помогают открывать некоторые двери, и никто при этом не задает лишних вопросов.

Он снова повернулся у. Никки.

— Я руководил сетью, агентов которой в Лэнгли называли «Няньками». Называли потому, что мне пришла в голову оригинальная мысль. За несколько лет, проведенных в Европе, я обзавелся связями в кругу влиятельных людей. Я начал вербовать женщин, которых устраивал гувернантками и нянями в семьи дипломатов и других интересующих меня лиц; они шпионили за хозяевами и передавали информацию мне. Замысел был прост, но дал превосходные результаты. Эти «няни» обладали полным доступом к личной жизни моих «объектов». Внедрившись в дом, они не только слушали разговоры, но и устанавливали «жучки», время от времени фотографировали документы и делали другие снимки, служившие… да, рычагом давления. Шантажа. — Он улыбнулся Никки. — Я вижу, что вы уже обо всем догадались, верно?

Она чувствовала, как капельки пота выступают у нее на груди и на спине.

— Да, догадалась, — собственный голос показался ей чужим.

— Сам директор был настолько доволен секретами, которые мне удалось откопать, что мне было приказано расширять сеть. Не забывайте, речь идет о семидесятых. Холодная война еще не закончилась. У нас был Вьетнам. ИРА. Берлинская стена. Карлос Шакал захватил министров ОПЕК в Вене.[97]В Москве проходили переговоры об ограничении стратегических вооружений. В Греции устроили государственный переворот.[98]В США просачивались китайские коммунисты. И большинство крупных игроков рано или поздно появлялись в Париже.

Преимущество сети «Няньки» состояло в том, что я мог расширять ее, внедряя в дома не только гувернанток и помощниц по хозяйству. У меня появился «свой» дворецкий, потом несколько поварих, потом учительница английского, а потом — да-да, Никки Хит — учительницы музыки. Николь Бернарден, подруга вашей матери, оказалась превосходной сотрудницей и помогла мне завербовать Синтию, которая приехала сюда на каникулы.

Хит и Рук медленно повернулись друг к другу. Никто из них не хотел прерывать рассказ, и оба снова взглянули на старика. Никки услышала в коридоре какие-то голоса; но она надеялась узнать еще кое-что, прежде чем появится французская сестра Рэтчед[99]и вышвырнет их отсюда.

— Первое задание вашей матери было очень важным, и она отлично справилась с ним. Летом семьдесят первого года начались закулисные переговоры насчет окончания вьетнамского конфликта.

— Парижское мирное соглашение,[100]— вставил Рук, у которого больше не было сил держать язык за зубами.

— Совершенно верно. Мне стало известно, что посол одной из стран Восточного блока, который являлся коммунистом только потому, что это было ему удобно, и в которого я вложил некоторую сумму денег, собирается принимать у себя в доме семью одного из участников переговоров из Северного Вьетнама. У вьетнамцев был маленький сын, занимавшийся музыкой. — Никки вспомнила шкатулку, обитую шелковой тканью, и фото матери с азиатской семьей перед вывеской Большого театра. — Я устроил Синди в дом посла в качестве учительницы на лето для мальчика. Ученик превосходно выступил на сольном концерте, а ваша мама раздобыла жизненно важную информацию, которая дала Киссинджеру[101]преимущества за столом переговоров. Вы можете ею гордиться.

— Я и горжусь, — ответила Никки. — Теперь я понимаю, почему ее жизнь так изменилась после тех каникул.

— Вы имеете в виду, что она отказалась от концертной карьеры? После нескольких заданий ее уже невозможно было остановить. Она не только жила в богатых парижских семьях, но и несколько лет ездила по всей Европе, слушала и сообщала мне, слушала и сообщала, — повторил он. — Не знаю, что ею двигало — патриотизм или любовь к приключениям, но из нее получилась превосходная шпионка. Она говорила мне, что эта работа приносила ей такое удовлетворение, чувство выполненного долга, полноты жизни, которого не давало ничто другое. Даже музыка.