Жестокая охота - [134]

В доме замолчали; Георге приложил ухо к намокшему ставню, услышал негромкую перепалку. “Тетушка Адина и Элеонора”, — смекнул он и живо представил двоюродную сестру, двенадцатилетнюю гимназистку, которая на вокзале умудрилась втихомолку запихнуть в его вещмешок несколько пирожных, и потом, уже на сборном пункте, Георге Виеру стал посмешищем для всех новобранцев. Вспомнив, какие наказания он ей придумывал, когда пытался соскрести сладкий и липкий крем с вещей и продуктов, Георге вздохнул — это было так давно…

— Георге, Георге, это ты? — уже голос Элеоноры, звонкий и какой-то незнакомый.

— Да открывайте же, конечно, я…

Тетушка при виде Георге всплеснула руками и, уткнувшись ему в плечо, запричитала вполголоса.

— Ой, Георге, — прыгала вокруг него Элеонора, путаясь в длинной ночной рубахе.

— Ну, будет вам, — грубовато сказал Георге, у которого вдруг почему-то запершило в горле. — Мне нужен Михай…

Разведчики в ожидании Георге промокли до нитки. Татарчук шепотом ругался, вспоминая всех святых, а Кучмин стоически подставлял широкие плечи под косые хлесткие струи и только изредка с укоризной поглядывал вверх, словно надеялся, что его немое неодобрение заставит стихию утихомириться.

— Тебя, парень, ждать… — начал было Татарчук ворчать на Георге, но тот сунул ему в руку что-то теплое, мягкое, с удивительно знакомым и невероятно аппетитным запахом. — Что это?

— Пивошки… — усиленно орудуя челюстями, с трудом выговорил тот.

— Пирожки? — догадался Татарчук и последовал примеру Кучмина, который без лишних слов приступил к дегустации гостинца тетушки Адины.

— Что Михай? — спросил Татарчук у Виеру, который наконец проглотил свой пирожок.

— Нам повезло. Сегодня он не в казарме — воскресенье.

— Где он?

— В одном месте… — довольно неопределенно ответил Георге.

— Так идем туда.

— Конечно, я не уверен… — замялся Виеру. — Элеонора подсказала…

— Время, время! — постучал ногтем по циферблату часов старшина. — Нужно спешить. Веди.

— Ладно… — вздохнул Георге. — Пойдемте…

Двухэтажный дом, явно построенный в прошлом столетии, гудел, словно пчелиный улей. Узкие высокие окна были зашторены, и только у входа за фигурной решеткой еле теплился огонек красного фонаря. Татарчук только крякнул, завидев фонарь, и решительно толкнул дверь.

Внутри было уютно, сухо; пахло спиртным, крепкими сигаретами и немытым человеческим телом. Сморщенный, угодливый господин неопределенных лет выскочил из-за конторки и поспешил навстречу разведчикам.

— Какая радость! Какая радость! — расшаркивался он перед Татарчуком. — Вы не пожалеете, что посетили нас. — У Эми-неску, — ткнул себя в грудь, — лучшие девушки! Поверьте мне…

— Замолчи! — прикрикнул на него Татарчук. — Проверка документов.

— Тогда я вас провожу… — Эминеску быстро сунул руку во внутренний карман пиджака, достал пачку лей и, многозначительно поглядывая на Татарчука, затеребил ее.

— Не нужно! — Татарчук уже вошел в роль; он так зыркнул на Эминеску, что тот едва не упустил деньги и попятился.

Оставив Кучмина у входа, Татарчук и Виеру пошли по длинному коридору, в который выходили двери комнат “девушек” Эминеску…

Михай пришел в себя только на улице под дождем. Георге он узнал сразу же и, не долго думая, попытался затащить его обратно в “заведение” господина Эминеску. Пришлось вмешаться Кучмину, который схватил Михая поперек туловища и понес в подворотню, где Георге все-таки втолковал своему двоюродному брату, что от него требуется.

Возле своего дома Михай протрезвел окончательно. Недоверчиво поглядывая на “немецких солдат”, он открыл по настоянию Георге дверь сарая; расположились на бочках.

— Михай, я дезертировал, — Георге не стал ходить вокруг да около.

— Давно бы так, — буркнул Михай, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — Они что, не знают румынского языка?

— Не беспокойся, — Георге хлопнул его по плечу, — не знают.

— Кто они?

— Об этом после, Михай. У меня к тебе есть дело.

— Если тебе нужно место, где можно спрятаться, рассчитывай на меня.

— Да нет, не о том речь, Михай, войне скоро конец. Антонеску крышка, и ты это знаешь. Скоро русские придут сюда. Тебя тоже могут загнать в окопы, а там не сладко, поверь мне. За кого воюем? На кой черт нам эта война? Что тебе или мне русские сделали плохого, и почему мы должны в них стрелять? Или тебе хочется отдыхать именно на одесских пляжах, вроде песок возле Констанцы хуже?

— Георге, ты меня не агитируй. Я с тобой согласен. Все надоело. А, что там говорить! — Михай попытался раскурить сигарету, но она раскрошилась — намокла пачка; он швырнул ее в темноту и спросил: — Георге, что тебе нужно? Говори прямо.

— Ладно. Нужна твоя рация.

— Рация? Зачем?

— Это тебя пусть не волнует. Нужна — и все.

— Для них? — начал понимать кое-что Михай.

— Да.

— Я могу знать, кто они?

— Русские.

— Я так и предполагал. — Михай разозлился. — И ты не мог мне сразу сказать?!

— Что от этого изменилось бы?

— А то, что мы сейчас сидели бы не в сарае, а в доме, — Михай решительно поднялся. — Зови их!

— Постой, придержал его Георге. — Времени в обрез, Михай. Рация нужна немедленно. Понимаешь, немедленно!

Михай задумался. Татарчук с трудом сдерживал свое нетерпение, прислушиваясь к беседе двоюродных братьев.