Жестко и быстро - [2]

Дальше моя жизнь пошла по закономерному пути. Признание, ученики, додзё во многих странах мира, собственный стиль, лишенный украшательств, совершенно неэффектный, но эффективный. Я получил десятый дан, который в большинстве случаев присуждается посмертно. Мне присвоили звание «Живая легенда». Заслужил ли я? Не мне судить, ведь не я себя так назвал. Всю мою жизнь, довольно долгую, я посвятил тому, чтобы научить людей защищать себя в любых ситуациях и не имея никакого оружия. Я учил их, как стать лучше. Учил быть воинами телом и душой.

И вот пришел мой последний экзамен. Экзамен не учителя — но воина.

Так уж вышло, что на горной дороге моя машина сломалась, а мобильный телефон — не привык я к этой новомодной штуке — разрядился. Меня подвезла молодая семья — муж, жена и двое мелких малышей. Правда, у них тоже с техникой не заладилось: машина заглохла на узкой горной дороге десятью километрами дальше.

Мы оказались не в том месте не в то время, потому что и медведь тоже забыл что-то на этой дороге. Что — не знаю, он не сказал, а я не спрашивал.

Выйти из машины, когда рядом беснуется придурковатый зверь? Глупо, правда? Будь я в машине один — конечно же я бы не вышел. Это в молодости я однажды дрался со стокилограммовым медведем и убил его одним ударом в голову, сейчас мне уже за восемьдесят, и этот медведь куда крупнее того.

Однако объяснить орущим от ужаса малышам, что медведь не доберется до них в машине, не удалось ни мне, ни бледным от страха родителям. Чем это кончится для них? Ничем хорошим, детские травмы — самые тяжелые. Это, разумеется, если медведю не удастся забраться в машину и они выживут.

И тогда я принял решение. Я не только учитель, я воин в первую очередь. А быть воином — значит жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть.

Нет, я никогда не горел желанием пожертвовать своей жизнью. Разве что задумывался об этом в детстве, когда видел пролетающие над головой вражеские бомбардировщики. Смерть, которой умирали камикадзе — самая доблестная из всех смертей на свете, но я думал об этом исключительно отвлеченно, так как ясно понимал, что в камикадзе меня не возьмут. Не потому, что десятилетний пацан не справится с управлением, — просто желающих записаться в тейсинтай всегда было втрое больше наличествующих самолетов. И даже прими меня кто каким-то чудом — я должен был бы подложить себе на сиденье истребителя что-то, чтобы нормально смотреть из кабины, и в этом случае не достал бы ногами до педалей. Так что ни малейшего шанса стать камикадзе я тогда не имел.

Но теперь я могу стать им. Нет, мысль о героической смерти меня не особо радует, но я должен исполнить свой долг. Я должен отдать свою жизнь, чтобы жили те, которые только начали жить.

Я потянул за ручку и открыл дверцу. Медведь бросился ко мне в обход машины, разъяренный и нетерпеливый, и тут я удивил его в первый раз. Силы, конечно, уже не те, но мастерство я шлифовал всю жизнь. Сейчас я, наверное, уже не смог бы убить свинью одним ударом, но медведя он, мой бесхитростный сэйкэн-цуки, пронял, это я понял по его реву.

Шаг в сторону, мягкий разворот и снова в сторону. Зверь полон ярости и желания со мной расквитаться, но теперь он уже не так слепо напорист. От его ударов лапой я ухожу, разрывая дистанцию, и увожу его все дальше от машины. Медведь теряет осторожность, подставляется — и я атакую. Быстро и жестко, без изящества, но эффективно. Удар — и в сторону. Его рев — наилучшая оценка моим ударам. Сломал ли я медведю что-то? Не знаю, не те уже мои удары, не те… Но он идет за мной, прочь от машины — это главное.

Мое сердце пытается выскочить из груди, колотясь, словно птица в клетке, из последних сил. Перед глазами картины моей жизни и круги… Я на свое сердце не в обиде — оно верой и правдой служило мне больше восьмидесяти лет. Медведь словно чувствует, как я стремительно слабею, начинает наглеть, а мои ноги уже налились свинцом. Я все еще заставляю его уважать мою силу, но время на исходе, ноги не желают отрываться от асфальта.

Теперь я просто добыча — так он думает.

Он ошибается. И пока еще не знает, чего будет стоить ему эта ошибка.

И вот медведь поднялся в полный рост, почти три метра злобы и силы. Пытается запугать, но… я его не боюсь. Я ничего не боюсь, ведь моя жизнь, долгая и насыщенная, уже и так позади. Как и его.

Я не знаю, почему медведи так любят подниматься в полный рост на задних лапах. Наверное, чтобы выглядеть больше и сильнее… На меня это не действует, я давным-давно доказал, что можно убивать медведей и свиней одним ударом кулака даже при росте полтора метра.

Да, я уже стар, но кое-что у меня еще есть в запасе. Я атакую исполина быстро и жестко. Так я жил, так я дрался, так я учил жить и сражаться моих учеников, так я и умру.

Все силы — в один рывок. Вся воля — в одно движение, в один удар. Да, медведь смотрит на меня свысока, как на букашку, которую вот-вот раздавит.

Но он не учел, что, выиграв в росте, сильно проиграл в устойчивости.

И забыл, что стоит на самом краю.

Я налетаю на него, впечатывая кулак в брюхо, жестко и быстро, а затем по инерции налегаю плечом. Я не вижу, как опускаются на мою спину и голову его когтистые лапы: медведь переваливается через ограждение, и я вместе с ним.