Без четверти девять. Репродукторы, установленные для трансляции команд, хрипло откашлялись, видимо, прежде времени включили микрофон, и над стапелем разнесся голос главного инженера:
— Внимание! Спусковые кильблоки вон!
Валятся на землю деревянные брусья, их сразу же оттаскивают в сторону. Судно остается на салазках. Теперь нужно пройти под днищем, осмотреть дорожки.
Они идут всей бригадой. Дима по левому, а Сергей с Ленчиком по правому борту. Тишина. Только слышится издали плеск воды о порог стапеля да торопливые возгласы маляров, подкрашивающих днище, высвободившееся от кильблоков.
У Сергея перед глазами испуганное лицо ремесленника. Он так и не пришел сегодня. «Вот трус, — негодует Сергей, — зря я его от Ленчика защищал...»
— Как у вас? — спрашивает бригадир. — Ну и у меня тоже порядок. — Он кричит наверх: — Дорожки чисты!
Громко и отчетливо звучит голос главного инженера:
— Товарищи члены государственной комиссии! Прошу разрешить спуск нового судна!
Не успевает смолкнуть скачущее эхо рапорта, как следует команда:
— Носовые стрелы вон!
Стрела — короткий деревянный брус. Одним концом он упирается в стапель, а другим — в полоз. Надо его кувалдой вышибить наружу. Но с правой руки бить неудобно.
— Ленька, — отчаянно кричит бригадир, — ну-ка с левши!
Цигипало сноровисто вышибает брус и ухмыляется довольный: пригодился!
Затем убирают кормовые стрелы. Судно теперь удерживается только двумя гидравлическими курками, вцепившимися в полозья каждого борта. Людям надо уходить. И они уходят: впереди Ленчик, за ним Сергей, последним идет бригадир.
Ой, как много солнца! Оно слепит глаза. Парни жмурятся, а кинооператор недовольно командует:
— Улыбайтесь, улыбайтесь, прошу! Вы же кадр испортите.
Ленчик говорит Сергею и Диме:
— Улыбнитесь дяде! Сейчас птичка вылетит. — И первым начинает хохотать.
— Руби курки! — громит голос в репродукторе.
Теперь ничто не держит судно. Но почему же оно не идет? Может, под полоз попал песок или кусок металла? Сергей холодеет. А вдруг проглядели, не заметили? Он начинает считать. В этот момент стоящие наверху закричали: «Ура!»
— Ура-а! — подхватывает Сергей.
А судно, набирая скорость, уже несется по дорожкам, вот оно врезалось кормой в воду, окутавшись радужным каскадом брызг. Пройдя несколько десятков метров, остановилось. Загремели якоря.
— Маленько поторопились, — ворчливо говорит бригадир, взглянув на часы, — не рассчитали... На три минуты раньше сошло судно... Ну что, хлопцы, пошли, перекурим это дело...
Они шагают к цеху.
— Погодите! — Все трое оглядываются. Их догоняют Витька Селезнев, Светлана и девушки из двести двадцатой.
Сергей критически оглядывает себя: роба, широченные брезентовые штаны, грубые тупоносые ботинки. Да, видок! Аввакумов улыбается, подмигивает Ленчику и говорит:
— Не теряйся!
Цигипало вздыхает: девчата рослые, красивые, а он что? Щуплый, да к тому же левша.
— Привет героям труда! — орет Витька и тискает по очереди руки парням. — Классно сработали! А я вам махал, махал...
— Молодцы, ребята! — серьезно говорит Светлана и берет Сергея под руку. — Я первый раз такое вижу.
— Насмотритесь еще, — утешает Аввакумов и подмигивает Светлане, — сами командовать будете... Не спуском, так мужем, который отвечать за это будет!
— Ну вас, Дима, — смущается Светлана.
Они шагают по асфальтовой дорожке мимо шумных, грохочущих цехов: нарядные девушки и парни, одетые в негнущиеся серые робы, заляпанные суриком и желтые от ржавчины.
Светлана шепчет:
— Я горжусь тобой, Сережа!
Аввакумов говорит что-то Витьке Селезневу. Сергей шагает уверенно, совсем не чувствуя сквозь робу девичью руку, не зная, что на квартире ждет мать, которая приехала навестить его и которая еще не знает о жестком контуре, в который попал ее сын.