Жертвуя малым - [114]

Проводники его развернулись, и шли теперь не вперед, а в сторону; повинуясь их воле, следуя за ними, робот вдруг ощутил, что страх отступает. Маслянистое и жирное продолжало вливаться в него, замещая чистую кровь, застя зрение чернотой, но спереди и позади был источник силы — ровной, твердой, уверенной, как свет маяка в ненастную грозовую полночь. Волны чужой жадности, растерянности и отчаяния бились в сознание робота, захлестывая его с головой, но рядом были два надежных кормчих, держащих его в пределах безопасных берегов, и он уверился — плохого не случится. Это всего лишь буря, а он — корабль, ведомый рукой опытного морехода, он выплывет в спокойное море и вывезет весь своей груз.

И он пошел меж двух своих спутников, как в хороводе: приседая на полусогнутых ногах, пружиня, толкаясь пятками во влажную, тинисто-скользкую землю. Пряди тумана, как мокрые космы мертвецов, тянулись перед глазами, и он приседал, вскакивал, вновь приседал, ловя в монотонности некий мрачный, первобытный ритм, и постепенно зрение его прояснялось, туман светлел, а жалобы голосов утихали. Но тут белая рука в его ладони дрогнула, слабея, а смуглая, напротив, напряглась, и вот теперь уже робот, и только он один — буксир, волочащий за собой две огромные, тяжеловесные посудины.

Тыкаясь в тумане, как слепой кутенок, он кое-как дотащил волков до границы видимости, и, вывалившись из тумана на росистую траву, все трое раскинулись без сил, тяжело дыша. Ночная трава пахла ярко, вкус росы на губах был сладок, сырая земля щекотала ноздри запахом материнского молока. Никогда прежде не помнивший этого запаха робот жадно вдыхал его, наслаждаясь всем телом, но, наскучив, повернулся на спину, взглядывая в веснушчатое звездное лицо. Магический лунный диск, белое солнце волчьего народа, пустым темным овалом висел в центре небосвода, щекоча чувства тоской по недосягаемому. Травинка качалась перед глазами, длинная и фактурная на фоне запредельной пустоты космоса. Рядом завозилась Волчица, неловко ища в траве его руку, робот нашарил ее ладонь, переплел пальцы с ее — холодными и влажными от росы. Шаман глухо кашлял в землю, нервно подрагивая спиной, а Волчица, превозмогая себя, поднялась на ломкой руке и встряхнула головой, откидывая с глаз челку.

— Очистить, — шепнула она и, надвинувшись сверху, прижалась к роботу всем телом, стукнувшись зубами о его зубы.

— Что?.. — хотел недоуменно спросить он, но ее влажный и прохладный, душистый от росы рот вдруг накрыл его рот, затолкав нерожденные слова обратно, и вся скверна, весь черный шум, который они вдвоем вынесли из тумана, вспыхнул между ними в белой очистительной вспышке.

Мгновение, слившее стук двух сердец, и девушка откатилась прочь, не выпуская его руки, а старый шаман, кряхтя и по-прежнему лежа лицом вниз, пролаял в корни травы ворчливо:

— Эх, молокососы, кто бы мне грудную хворь-то отвел?

…А потом они плясали втроем в дыму огромного костра, и старый шаман, громко топая, взмывал в небо, как огромная всклокоченная серая птица, а Волчица смеялась и скалила острые зубы, встряхивая белой гривой волос. Втроем мчались они наперегонки с ветром, и, оставив старика далеко позади, боролись, свалившись в высокую прибрежную траву, вымазавшись в глине и тине с головы до пят. А под утро вернулись в стаю, к кострам, чадящим на речной отмели, где женщины отмывали в воде от соли рыбу, готовясь ее закоптить.

— Соль, — сказала тогда Волчица, стоя по бедра в холодной воде и с фырканьем очищая себя от грязи.

— Что? — поднял голову робот, убирая с лица прилипшие мокрые пряди.

— Ты сказал, у тебя нет имени. Теперь есть. Соль, — с этими словами она шагнула глубже, нырнула, разбросав брызги.

— Почему? — недоуменно спросил он, дождавшись, когда над темной водой покажется ее голова.

— Ты похож. Не нравится? — она подплыла, церемонно перебирая руками, и, схватив за запястье, опрокинула на себя. Он не сопротивлялся.

— Нравится, — вынырнув, отвечал он, терпеливо оставаясь на плаву, пока она, обхватив ногами за талию, обмывала твердыми ладошками его шею и плечи. — Спасибо.

— На здоровье! — засмеялась она, и, потеряв равновесие, они оба погрузились с головой в торопливый речной поток».

* * *

Я откинулась на спинку дивана.

— Соль, — сказала я, мучительно мысля, — потому что — соль?

— Да, — отвечал Соль, пронзительно на меня глядя. — Именно.

— Но постой, а как же… — начала я, и замолчала, вперив в него взор. Я не знала, как спросить так, чтобы ничего не испортить. Вся моя картина представлений об этом человеке?.. существе? — сидящем напротив, рушилась, как карточный домик.

— Это случайность, что по звучанию оба имени совпали, — глядя на мои страдания, доброжелательно объяснил Соль. Нахмурился. — Или не случайность. Она была мудрой, слышавшей голоса тех, кто обитает в кроне мирового древа. Она слышала их, и они говорили ей больше, чем она могла осознать. Может быть, они рассказали ей будущее. Наверняка, ведь она знала, чем закончится для нее эта игра в жрицу и ее бога.

— Игра? — недоуменно переспросила я. Множество вопросов, начинающихся со слов «А почему тогда?..», вертелось у меня на языке, но вот Соль сказал гоп, и снова увлек меня, и теперь я с замиранием сердца ждала, когда же он прыгнет. А все эти «Почему же тогда?..» я смогу задать и позже. — Разве это была игра?