Жертвоприношения - [11]

Но сознание уже увело Анну в какую-то другую сторону. Она отворачивается, как будто стыдится. И неожиданно произносит что-то, что совершенно невозможно расслышать. Камилю кажется, что она сказала: «Только не такой…» — она не хочет, чтобы ее кто-то видел в подобном виде. Ей удается полностью отвернуться. Камиль кладет руку ей на плечо, но Анна не реагирует, она застыла, и только спина говорит о сотрясающих ее беззвучных рыданиях. Положение полного отказа.

— Хочешь, чтобы я остался? — спрашивает он.

Анна молчит. Он не знает, что делать. Через какое-то время она отрицательно качает головой, но непонятно, чему именно она говорит «нет» — всему, что с ней произошло, тому абсурду, что нежданно-негаданно обрушился на наши жизни, или это «нет» несправедливости, из-за которой жертвы никогда не могут обрести личной значимости. Диалог невозможен. Слишком рано. Они находятся в разных временны`х пространствах. И молчат.

Непонятно, заснула она или нет. Анна медленно поворачивается на спину, глаза у нее закрыты. Она больше не двигается.

Вот такие дела.

Камиль смотрит на нее, его ладонь лежит на ее руке, он нервно прислушивается к Анниному дыханию, пытается сравнить его ритм с тем, который знает. Он, как никто, знает, как она спит. Он часами напролет смотрел, как она это делает. Вначале он даже вставал ночью, чтобы нарисовать ее профиль. Когда Анна спала, она походила на купальщицу, потому что днем от него постоянно ускользала истинная магия ее лица. Он сделал сотни набросков, провел бесконечное количество часов, чтобы передать рисунок ее губ, эту чистоту, эти веки. А еще он рисовал ее силуэт, когда она принимала душ. И по великолепию своих неудач он понял, насколько она была важна для него. Ведь, проведя безразлично с кем всего несколько минут, он мог почти с фотографической точностью изобразить черты лица этого человека. В Анне же было что-то, не поддающееся воспроизведению, неуловимое, что-то, что ускользало от его взгляда, от его опыта, от его наблюдательности. Но в женщине, которая сейчас лежала перед ним, искалеченной, перебинтованной, как мумия, — в ней не было никакой магии. От Анны осталась одна оболочка, уродливое тело, ужасающе прозаичное.

Минута шла за минутой, и Камиль чувствовал, как в нем поднимается ярость.

Иногда Анна неожиданно просыпалась, вскрикивала, бросала вокруг себя блуждающие взгляды, и Камиль заметил у нее то же, что он видел уже у Армана в недели, предшествовавшие его смерти, — это было неизвестное ему выражение, совершенно новое, в нем было непонимание, почему она тут находится, ужас. Не справедливо.

Он так и не смог прийти в себя после первого отчаяния, когда появилась медсестра и сообщила, что время визита истекло. Она вела себя очень сдержанно, но не вышла из палаты, пока он не последовал за ней. На бедже у нее значилось «Флоранс». Руки она держит за спиной — этакое сочетание настойчивости и уважения, на губах — понимающая улыбка, которую коллаген или гиалуроновая кислота сделали совершенно искусственной. Камилл хотел остаться до тех пор, когда Анна сможет ему что-нибудь рассказать, ему обязательно нужно знать, как все произошло. Но он мог теперь только ждать и выйти из палаты. Анна должна отдыхать. И он выходит.

Чтобы хоть что-то понять, нужно подождать сутки.

Но двадцать четыре часа — это значительно больше времени, чем нужно такому человеку, как Камиль, чтобы перевернуть землю.

На выходе из больницы он располагал лишь информацией, полученной по телефону и здесь, в больнице. На самом деле всем все известно лишь в общих чертах, никто ничего не знает, восстановить ход событий еще невозможно. Перед глазами Камиля только ужасный образ изуродованной Анны, что уже немало для мужчины, который и так весьма восприимчив к сильным впечатлениям, а этот образ только разжигает еще более его природную гневливость.

Выйдя из реанимации, он просто кипел.

Он хотел знать, сейчас же, знать первым, обязательно…

Нужно понимать: Камиль вовсе не мстителен. У него есть свои слабости, как у всех, но взять, например, Бюиссона, того, кто убил его первую жену Ирен четыре года назад, он жив-здоров, и Камиль никогда не выражал желания, чтобы его убили в тюрьме, а с теми связями, что у него в тамошних кругах имеются, это проще простого.

Сегодня с Анной (она не была его второй женой, он даже не очень понимал, какое в этом случае следует употребить слово), да, с Анной, им вовсе не руководило чувство мести.

Просто как будто его собственной жизни из-за того, что случилось, угрожает опасность.

Ему было необходимо действовать, потому что он не мог вообразить себе последствия того, что касается его с ней отношений, — той единственной вещи, которая после гибели Ирен сумела придать смысл его жизни.

Если вам кажется, что это высокие слова, значит вы никогда не отвечали за смерть того, кого любили. А такое, уверяю вас, кое-что да значит.

Пока он торопливо спускался по ступеням больницы, перед его взором вновь вставало Аннино лицо с желтыми кругами под глазами, мерзкий цвет синяков, раздутая плоть.

Он только что увидел ее мертвой.

Он еще не знает, кто и зачем захотел ее убить.