Жертвоприношение - [7]

Дэнни идея понравилась. Затем он проводил меня к фасаду дома и очень серьезно стал осматривать вместе со мной кусты рододендрона. Со знанием дела прокомментировал возгласами состояние крыши и подъездной дорожки.

Боже всемогущий, как же я его люблю!

Он начал что-то щебетать про школу, про телесериал «Лунная пуговица» и про то, что решил перейти на комиксы «Бино», так как они для детей постарше. Он спросил, можно ли подкинуть его мишку так высоко, чтобы тот улетел на орбиту. Если раскрутить сильно-сильно, а потом отпустить? Он не решался попробовать, потому что боялся потерять мишку навсегда. Это был мамин подарок, и потеря сильно огорчила бы его.

Мы сели на выкрашенную белой краской чугунную скамью и стали смотреть сквозь сад на море. Трава и сорняки доходили до колен. Теплый ветер дул нам в лицо и шевелил волосы.

– Иногда люди не могут жить друг с другом, – сказал я ему. – Они любят друг друга, но вместе жить не могут.

– Это глупо, – сказал Дэнни.

– Да, – согласился я. – Так оно и есть.

Потом произнес:

– Тук-тук. – Кто там? – Коровы. – Какие коровы? – Обыкновенные. – Балбес, обыкновенные коровы мычат, а не стучат.

Дэнни посмотрел на меня осуждающе:

– Ерунда какая-то.

– Согласен. Все шутки – ерунда. Но они вызывают у людей смех, и это главное.

Пока Дэнни что-то напевал себе под нос и болтал ногами, я неожиданно для себя внимательно оглянулся на Фортифут-хаус. Даже отсюда скаты крыши выглядели необычно. Я видел слуховое окно моей комнаты, выходящее на юг, и спускающуюся по обе стороны от него плитку. Странно было то, что, вопреки моим ожиданиям, западная стена дома была абсолютно вертикальной, до самой крыши, хотя потолок в моей комнате тоже был скошен.

Другими словами, между наклонным потолком в моей комнате и вертикальной внешней стеной дома должно быть какое-то непонятное изолированное пространство в виде перевернутой пирамиды.

Еще сильнее меня озадачило то, что, когда я прищурил глаза, разглядел под декоративной штукатуркой едва заметный прямоугольный контур, как будто там было окно, которое впоследствии замуровали. Значит, когда-то в моей комнате была ровная западная стена с окном, смотревшим на высокие ели, росшие за земляничными грядками.

Мне не приходило в голову ни одной логичной причины, почему это окно замуровали, а потолок наклонили, как если бы крыша была покатой. Возможно, дело было в том, что дерево сгнило, во влажности воздуха или в какой-то строительной ошибке. Но замуровывать окно ради решения любой из этих проблем казалось мне неразумным. Я долго сидел, хмуро глядя на крышу, пока Дэнни не перестал петь и не спросил:

– В чем дело?

– Ни в чем, – ответил я.

Он тоже посмотрел на крышу.

– Раньше там было окно, – с уверенностью сказал он.

– Ты прав. Его замуровали.

– Зачем?

– Именно это я и пытаюсь понять.

– Может, не хотели, чтобы кто-то вылез.

– Может, и так, – согласился я. И добавил: – Что значит «вылез»?

– Ну, чтобы кто-то залез, окно слишком высоко, – сказал Дэнни.

Я кивнул. Я всегда поражался аналитическому складу ума у детей. Они отбрасывают в сторону все отговорки и компромиссы, которые охотно принимают взрослые, и смотрят на все незамутненными глазами. Но есть у них и кое-что еще. Шестое чувство. Близость к природе. Они могут разговаривать с деревьями, животными и лягушками и иногда получают ответ.

– Интересно, кто раньше жил в той комнате, – сказал Дэнни.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну кого оттуда не хотели выпускать.

– Хм, – произнес я. – Понятно.

Сцепив руки за спиной, мы отправились назад к террасе. Отец и сын.

– Мама приедет к нам? – спросил Дэнни.

– Не знаю, – ответил я. – Наверное, нет. Во всяком случае, пока. Там, в Дареме, у них с Рэймондом много дел.

– Ты можешь жениться еще раз, – предложил Дэнни.

Я посмотрел на него, улыбнулся и покачал головой:

– Даже не думал об этом. Еще рано.

– Но ты же будешь одиноким.

– Разве я могу быть одиноким? У меня есть ты.

Дэнни с серьезным видом взял меня за руку.

– Почему бы нам не пойти и не взглянуть на кладбище? – спросил я. Все лучше, чем бродить по Фортифут-хаусу с его нервирующими углами, да еще это странное ощущение, что одновременно находишься не только здесь, но и где-то в другом месте. Это было похоже на то, как палка, погружаемая в воду, кажется изогнутой. Под каким углом она реальна? Какой из миров реален?

Мы пересекли сад и спустились к ручью. Под зеленой тенью нависающих папоротников тот оказался гораздо стремительнее, чем я ожидал. Прозрачный, шумный и очень холодный. Над ним метались, то и дело зависая, две синие стрекозы. Мы с Дэнни перебрались, балансируя, по мшистым камням, затем поднялись по крутому склону на округлую вершину холма и подошли к кладбищенской стене. Ветер донес сильный запах дикого тимьяна, напомнивший мне о ком-то или о чем-то давным-давно мне знакомом. Странное чувство, природу которого трудно было определить. Чем больше я пытался вспомнить, кого или что напоминает мне этот запах, тем неуловимее он становился.

Дэнни перелез через крошащуюся, поросшую мхом стену, а я обошел кругом и открыл ржавую железную дверь.

На кладбище было безветренно и намного теплее. Мы шли бок о бок по высокой сухой траве, вокруг нас плясали бабочки-капустницы и монотонно скрипел и стонал огромный кедр. Меня буквально переполняло чувство умиротворения и безвременья. Мы могли гулять так в любой летний день, а то и несколько летних дней подряд. Здесь не действовал календарь. Прошлое здесь существовало одновременно с будущим.