Жертвоприношение - [2]

Я слез с кровати, подошел к окну и отдернул занавески, висевшие на дешевых, покрытых пластмассой проводах.

Небо было белым, как молоко, колышущееся море за деревьями тоже было молочно-белого цвета. Слуховое окно моей спальни выходило на юг. Сквозь него я видел большую часть обманчиво покатого сада, ветхую, увитую розами беседку, лужайку с солнечными часами, ступени, ведущие к пруду и петляющие между деревьев до самых задних ворот.

Дэнни уже обнаружил, что там, за рядом маленьких уютных домиков с ящиками герани на каждом подоконнике, есть крутой короткий спуск к набережной. Скалы, пенистый прибой, груды гниющих бурых водорослей, и прохладный солоноватый ветер, дующий прямо из Франции. Прошлым вечером я ходил с Дэнни на пляж, мы смотрели на закат, говорили с местным рыбаком, ловившим камбалу и палтус.

Слева от сада, на той стороне узкого заросшего ручья, возвышалась полуразрушенная и потемневшая ото мха каменная стена. Дальше, почти полностью скрытые ею, виднелись шесть или семь десятков надгробий – кресты, шпили и плачущие ангелы, а также маленькая готическая часовня с пустыми окнами и давно обвалившейся крышей.

Как утверждали мистер и миссис Таррант, часовня некогда служила и обитателям Фортифут-хауса, и жителям деревни Бончерч, но теперь селяне ездили на службы в Вентнор, если вообще куда-то ездили. Фортифут-хаус пустовал с тех пор, как Тарранты продали свой бизнес по производству ковровой плитки и переехали на Майорку.

Не скажу, что кладбище меня пугало. Скорее вызывало бесконечную грусть своей запущенностью. За часовней возвышался темный, похожий на перистое облако, силуэт древнего кедра, едва ли не самого крупного из тех, что я видел. Было в нем что-то такое, что придавало ландшафту ощущение усталости и сожаления о том, что прошлое не вернуть. Но еще, как мне казалось, ощущение непрерывности.

В этот утренний час сад казался бесцветным, как и все вокруг. Фортифут-хаус выглядел так же, как и на фотографии, висевшей в коридоре и датированной 1888 годом. На снимке в саду стоял человек в черном цилиндре и черном фраке. И мне казалось, что он вот-вот появится во дворе, такой же бесцветный, строгий, усатый. И посмотрит на меня.

Я решил приготовить себе кофе.

Пытаться снова заснуть было бессмысленно. Птицы начинали свою свистопляску, тьма растворялась в небе так быстро, что я уже видел обвисшие теннисные сетки по другую сторону розового сада, теплицу, покрытую пятнами лишайника и заросшие земляничные грядки, граничившие с Фортифут-хаусом с западной стороны.

– Надеюсь, мистер Уильямс, вам нравится наводить порядок посреди полного хаоса, – сказала мне при встрече миссис Таррант, осматривая все вокруг через маленькие темные очки.

У меня сложилось твердое впечатление, что ей не очень нравится Фортифут-хаус, хотя она постоянно повторяла, как сильно скучает по своему старому дому.

Я осторожно открыл дверь спальни, чтобы не разбудить Дэнни, спавшего в соседней комнате, и тихонько двинулся по узкому коридору. Куда бы я ни бросил взгляд, я везде видел, сколько работы мне предстоит. Бледно-зеленые обои покрылись пятнами сырости. Краска на потолке отслоилась. Подоконники сгнили. Батареи протекали, а краны на них обросли известняком. Весь дом был пропитан запустением.

Я дошел до узкой лестницы, круто уходившей вниз. И только собрался спуститься, как снова услышал шорох – на этот раз более суетливый, чем прежде. Я замешкался. Звук, похоже, шел с чердака. Не с карниза, как я ожидал, думая, что это птица, свившая гнездо, – а с чердака. Казалось, источник звука пересекал его по диагонали.

«Белки», – подумал я. Я терпеть не мог белок. Они те еще вредители, к тому же едят своих детенышей. Наверное, захватили весь чердак и превратили его в огромный зловонный беличий заповедник.

Сбоку от площадки была маленькая дверь, заклеенная такими же бледно-зелеными обоями, как и стены, что делало ее едва заметной. Миссис Таррант сказала мне, что это единственный выход на чердак, и поэтому они хранят там так мало мебели.

Я поднял дешевую ржавую щеколду и заглянул внутрь. На чердаке царила кромешная тьма, в спертом воздухе стоял запах сухой гнили. Я прислушался и услышал лишь слабый стук капель из протекающего шарового клапана в цистерне да свист ветра в черепице. Царапанье снова прекратилось.

Возле двери я нащупал старый пластмассовый выключатель. Пощелкал им пару раз, но лампочка, похоже, перегорела, либо в выключателе окислился контакт. А может, белки перегрызли проводку. Сквозь окно на площадке проникало достаточно солнечного света. Поэтому, найдя большое зеркало, я прислонил его к перилам лестницы и осветил отраженным светом первые несколько ступеней, ведущих на чердак. Я подумал, что будет неплохо произвести небольшой осмотр. По крайней мере я получу представление, с чем имею дело. Я терпеть не мог белок, но пусть лучше будут белки, чем крысы.

Я сделал из ковра, лежавшего в коридоре, подпорку для двери, чтобы та не закрылась за мной, а затем осторожно поднялся на первые три ступеньки. Они были очень крутые, обшитые толстым коричневым фетром, не встречавшимся мне уже лет двадцать. Я чувствовал, как воздух овевает меня непрерывным потоком, однако в нем не было ничего общего со свежим ветерком. Вокруг витал тяжелый запах, похожий на чье-то смрадное дыхание. Словно это