Жертва мистификации - [48]

— Я также согласен с Истоминым, — сказал Сергей. — Считаю его версию наиболее перспективной. Но, считаю также, что мы не должны повторять ошибки и увлекаться лишь ею. Необходимо разрабатывать и другие.

— У вас есть конкретные предложения? — спросил его Краснов.

— Надо подумать.

— Что ж, думайте. — Михаил Дмитриевич повернулся к Панову. — А вы что скажите, Леонид Максимович?

Валерий уже отметил довольно странное поведение Панова. Среди общей эйфории он сидел, как в воду опущенный, был хмур, даже мрачен.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Но только, как мне кажется, Валерий Спартакович все слишком усложняет, считая, что преступники могли до всего этого додуматься. Очень я в этом сомневаюсь. Но если все же они такие умные, то почему бы им не предвидеть и этот вариант?

— Какой вариант? — не понял Истомин.

— Тот, о котором ты сейчас говорил. Может быть, преступники как раз и рассчитывали, что обнаружив фальсификацию записной книжки, мы ещё более укрепимся в уверенности, что убийство Зайцевой и Крылова — дело рук наркомафии?

Все озадаченно переглянулись.

Глава шестая: Заключение экспертизы.

«Вещество на ватном тампоне, представленном на экспертизы, является ружейной смазкой. Эта смазка идентична смазке, которой смазаны представленные на экспертизу стволы от охотничьего ружья двенадцатого калибра» — читал Беркутов, все более вдохновляясь. Вот она — минута торжества сыщика! Ради неё можно терпеть массу неудобств, как то: задержка зарплаты, ночные бдения, ворчание жены, косые взгляды сограждан, когда вы «достаете из широких штанин, свою краснокожую» «ксиву», мордобой, наконец. Все, все можно стерпеть ради такой вот минуты. Определенно. На душе у Беркутова пели соловьи, а слова сами собой складывались в прекрасные поэтические строки: «Будто я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне!» Впрочем, это уже где-то было. А, не важно! Все равно красиво!

Беркутов хотел было уже вприпрыжку бежать к Рокотову и как следует врезать по мозгам начальству потрясающей новостью, но тут вспомнил, что не прочитал второго акта. Раскрыл и стал читать с заключения:

«На основании вышеизложенного, прихожу к выводам: 1. В представленных на экспертизу металлических опилках отсутствует ружейное, машинное и иные виды масел, применяемых для смазки огнестрельного оружия. 2. В металлических опилках обнаружены продукты от сгорания бездымного пороха».

Все! Маэстро, туш! Мы открыли человечеству ещё одну страшную тайну и уже за одно за это залуживаем прощения Всевышнего за все свои былые прегрешения!

Беркутов встал из-за стола, с хрустом в суставах потянулся, зычно пропел:

— "А я парень молодой! А я весь такой крутой!" — Вот теперь можно идти и к начальству на доклад.

Рокотов молча прочитал один акт. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Принялся за второй.

«Ну и выдержка, ешь твою за ногу! — невольно подумал Дмитрий, наблюдая за полковником. — Ни нервы — канаты! Определенно».

Владимир Дмитриевич закончил читать второй акт. Отложил в сторону. Внимательно взглянул на Беркутова. Спросил:

— И что все это значит?

— Как, вы ничего не поняли?! — изумился Дмитрий.

— А что я должен был понять?

И только тут Беркутов вспомнил, что все то, что он обнаружил в мастерской художника, он хранил в глубокой тайне не только от начальства, но даже от Сережи Колесова — боялся как бы кто не сглазил, или, как говорила его бабушка, — "несурочил. Идиот! Хорошо же он сейчас выглядит.

— Извините, Владимир Дмитриевич, я, кажется, не сказал вам главного. Это, — он кивнул на акты, — я изъял при дополнительном осмотре мастерской Шмыгова.

— Ну и что?

— Если верить следователю прокуратуры Советского района Слепцову, то художник застрелился из обреза. Если же верить заключениям экспертов, то он должен был после своего «самоубийства» отпилить ствол ружья, смазать его, а уж потом умереть насовсем. Что в тех условиях представляется мне маловероятным.

— Это кажется называется черным юмором? — недовольно поморщился Рокотов.

— Вы о Слепцове? — сделал невинное лицо Дмитрий. — Это называется определенно разгильдяйством.

— Ну ты и пижон, майор! — рассмеялся Рокотов. — Научился отрабатывать, нечего сказать.

— Я с вами категорически не согласен, господин полковник. Пижон — это пустоголовый, недалекий человек, заботящийся лишь о своей внешности. Моего же внутреннего содержания хватит на десяток таких, как Слепцов. Меня давно пора заносить в Красную книгу, как вымирающий биологический вид. Иначе землю сплошь заселят слепцовы.

— Согласен, — серьезно сказал шеф. — Ты молодец и умница, доказал некоторым, как надо работать.

— Вот это мне нравится. При такой-то характеристике моих несомненных достоинств, можно было бы и премию подбросить.

— Обязательно, — заверил Рокотов. — Как только раскроешь эти убийства, так сразу получишь премию. Это я тебе клятвенно обещаю.

— Спасибо, утешили. Ее можно ждать до морковкиного заговенья. Вы ведь видите, кто против нас играет.

— Вижу. Потому и считаю, что премия будет вполне заслуженной.

— А не могу я рассчитывать на аванс?

— Нет. Это расслабляет. А тебе сейчас надо мобилизовать все свои внутренние резервы.