Жертва - [8]

— Нет. — Это «нет» вышло слабее, чем она хотела. Ей пришлось снова и снова спрашивать себя: «Неужели он мне действительно нужен?»

Дэрри пожал плечами и сжал губы, нахмурясь. Он сунул руку в карман, вынул связку ключей и снял один из них с кольца.

— Вот, — сказал он, бросая ключ на кофейный столик.

Когда Алексис наклонилась взять его, ему стала видна ее грудь.

— Ах, какой вид. — Он вызывающе усмехнулся и сквозь зубы страстно, оценивающе простонал. — Можно я тебе кое-что скажу?

Алексис выпрямилась со строгим выражением лица и отвела глаза.

— У тебя самое красивое тело, которое мне доводилось видеть. — Он искренне кивнул и не спеша направился к двери. — Да, можешь мне поверить, я не вру. Ты чертовски хороша.

Алексис почувствовала, что ее позиции уже не так сильны, она вспомнила, как они занимались любовью, но она должна быть сильной. Она не может позволить ему одержать такую легкую победу. Если она не устоит перед ним, это никогда не кончится. Но если она устоит и выпроводит его, возможно, она больше никогда в жизни его не увидит. Какой смысл притворяться? Зачем играть в игры? Она отчаянно хотела его, но не такого, какой он был сейчас. Эти смешанные чувства раздирали ее в разные стороны, в голове у нее поплыло. Она любит Дэрри. Нет, она любит в нем некоторые качества, но не его целиком. Вот в чем проблема. Он мог быть таким нежным и заботливым, но потом вдруг превращался в подонка, в пиявку.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Алексис кивнула и тут же пожалела об этом, она почему-то в последнее время жалела о многом из того, что делала. Она ненавидела одиночество. Презирала его. Неужели это та цена, которую она должна платить за то, чтобы быть с кем-то?

Любовь на его условиях? Любовь? А тут еще Рождество на носу. Рождество. Предполагается, что это праздник тепла среди холодной зимы. На миг Алексис почувствовала ностальгический укол при воспоминании о рождественских праздниках в своем лос-анджелесском детстве. Тогда у нее было много друзей, они устраивали вечеринки и дарили друг другу подарки. Много лет, много разных молодых людей. Вся эта память вернулась к ней. Это ощущение общего праздника. Семья. Мама и папа. Папа умер. Теперь у нее осталась только работа. На друзей нет времени. Каждый раз, когда подходило Рождество, ее нью-йоркская уверенность начинала пошатываться и на Алексис находила ностальгия по тем лос-анджелесским временам.

— Тогда я ухожу. — Дэрри открыл дверь, потом засомневался. — Я уже ушел.

Он оглянулся на нее, и она дрогнула… от его красивого лица с лукавым выражением, от его страсти, которая явно читалась в его лице, и легкой мальчишеской улыбки уголками губ.

— Ну, пока. — Он шагнул за дверь.

— Нет, постой! — позвала Алексис, шагая вперед, но тут же сдержалась, ненавидя себя.

Еще одна ошибка. Но какой от нее вред? Только одна ночь вдвоем. Ей это нужно. Она это заслужила. Ведь она не уступит ему, а одержит свою маленькую победу. Она здесь главная. Она заставит его сделать то, что она хочет. А завтра она скажет, что больше не хочет его видеть.

Дэрри развернулся и снова вошел в квартиру, захлопнул дверь и быстро приблизился к Алексис, поцеловал ее страстно, прижимаясь к ее телу, его руки скользнули под халат, он ласкал ее, и прикосновения были одновременно теплыми, уверенными и чувственными, его пальцы скользили по ее груди, потом ниже, между ног, и она встала так, чтобы дать ему возможность сделать ей приятно.

Подхватив Алексис на руки, он понес ее в спальню, целуя на ходу ее грудь, но в то же время Дэрри успел бросить взгляд в гостиную, в сторону окна, за которым открывался роскошный вид на ночной Нью-Йорк с мерцающими зданиями, заметить ее сумочку на полу и точно запомнить, где она лежит.

Морти Рикнер был человеком с прошлым, и оно его беспокоило. Жена Морти, писательница-романистка Джун Хокинс, вышла за него в возрасте девятнадцати лет. Она всегда была серьезной, начиная с самого детства. Ее заботило плачевное состояние мира и снедало тайное желание написать великий современный роман, но вместо этого она вымучивала затянутые любовные романы для канадского издательства «Арлекин».[6] Будучи ребенком, Джун постоянно задавалась вопросом о том, как спасти землю от ужасов промышленности, от загрязнения и неизбежного окончательного уничтожения вследствие ядерной войны. И это детское качество сопровождало ее и во взрослой жизни. Джун участвовала в акциях протеста и маршах и постоянно писала письма политикам, требуя изменить курс, который она считала явно вредным.

Джун не одобряла деловых занятий Морти, его жизни в обмане. Она презирала рекламу и даже переключала каналы во время рекламных пауз, даже если это были ролики, выпущенные компанией Морти. Но Морти любил ее всем сердцем, его покорили ее сострадание и способность всерьез очаровываться даже самыми простыми вещами.

После краха коммунистических режимов в Европе она загорелась энтузиазмом, которого он никогда еще не видел, но вскоре снова впала в депрессию, когда в Восточной Европе начались этнические войны и гражданские беспорядки.

Ее убили обещания. Так считал Морти. Неисполненные обещания. Все эти неисполненные обещания. Ее многочисленные надежды на перемены, которые так и не сбылись. В каком-то смысле Морти и себя винил в ее смерти, либо из-за того, что провоцировал ее неуравновешенность постоянными спорами в защиту своей профессии, либо потому, что его просто изначально привлекал такой тип женщин.