Жены русских царей - [103]

Пётр ни в чём не может отказать «Катеринушке»; та, в свою очередь, не имеет твёрдости устоять против просьб своего камер-юнкера. К прежним фактам приведём ещё один, впрочем, не последний.

При Екатерине состоял камер-пажом Павлов; молодой человек, гульливый, дерзкий, он только и держался милостью Монса, милостью, как мы видели, закупленной золотыми часами и т. под. подарками. Однажды Павлов жестоко избил, без сомнения, в пьяном виде, одного из придворных чиновников. Избиенный взмолился об удовлетворении за обиду, и он был прав; гуляка и буян кругом виноват; беспутство пажа превзошло терпенье Екатерины и, по её просьбе, государь приказал выписать буяна в армию в солдаты. Казалось, дело на этом и кончилось, но Павлов нашёл спасителя: то был могущественный Монс.

«Всенижайше ваше величество прошу, — писал камер-юнкер, — о всемилостивейшем прощении камер-пажа Павлова, понеже уведомился я, что ваше величество выскоблагоизволили назначить оного в солдаты. И ежели оное вашего величества изволение непревратно, покорнейше всемилостивейшую государыню прошу пожаловать оного сержантом от двора отпустить. Буде же той милости не изволите с ним учинить, покорнейше прошу оное вашего величества изволение до благополучного прощения его величества отменить. Вторично всемилостивейшую государыню прошу» чтоб для бедного прошения моего изволили учинить с ним милость, в чём на великодушие вашего величества имею надежду».

Содержание просьбы, лучше сказать, повод, её вызвавший, маловажен; но тон просьбы, та уверенность, которая так и слышится в каждом слове челобитья, весьма знаменательны. Говорить ли, что просьба была принята.

Павлов не только оставлен при дворе, но даже получил награду в год полнейшего торжества Екатерины Алексеевны и одновременного с ним возвеличения Виллима Монса!

VI КОРОНАЦИЯ И КАМЕРГЕРСТВО 1724

В конце 1723 года Петербург и Москва были очень заняты толками и приготовлениями высочайшего двора к предстоящей коронации Екатерины.

Один из усерднейших её сторонников, Пётр Андреевич Толстой, ввиду новых наград и отличий, уже в достаточном числе пожатых им за изловление, допросы и истязания царевича Алексея Петровича, — этот самый Толстой отправлен в Москву в качестве главного руководителя всеми приготовлениями. Он заказывал корону и разные уборы для императрицы; под его наблюдением шили ей епанчу с гербами, обшивали дорогими ливреями придворные чины: пажей, гайдуков, трубачей, валторнистов; обивали в Грановитой и в столовой палатах стены, полы, лестницы; вышивали вензеля государыни на всех уборах, воздвигались триумфальные ворота, производились закупки разных запасов и т. п.

По всем возникавшим вопросам в случаях сомнительных П. А. Толстой обращался к Монсу, и эта переписка знакомит нас с приготовлениями к небывалому в Российском государстве торжеству: коронованию женщины. Между деловой перепиской о делании ливрей, о цвете сукон для них, о величине гербов, собеседники обменивались любезностями. Монс передавал Толстому уверенность государыни, что тот ничего не упустит из виду; «за такую её величества высокую милость, — отвечал старый придворный, — всеподданнейше благодарствую, и воистинно со всяким моим прилежным попечением, презря мою болезнь, труждаюся, чтоб во всём изволение её величества исполнить».

Пётр Андреевич «труждался» с необыкновенным усердием и осмотрительностью; ничего-то он не упускал из виду: он не делал, например, гербов на епанчу Екатерины, либо ливрей на её музыкантов без того, чтобы не спросить, какой ей нравится фасон, цвет, «сколь богато устроить»; предъявлял своё «слабое мнение» о необходимости прислать к нему, вместо модели, нескольких из музыкантов для обшивки их нарядами, и как соизволит гербы шить, и выбирать ли из столовой палаты рундуки против того, как это сделано в Грановитой? «А Грановитая палата без рундуков, — замечал Толстой, — зело лучше и веселее стала». Надписи и те посылались к, Монсу на предварительное его рассмотрение или доклад государыне; к нему шли рапорты от разных помощников Толстого, о свозе из городов в Москву всяких запасов для ожидаемого там двора. «Для Господа Бога, — просил Толстой Монса, — всему вышеписанному определение учинить и меня уведомить не умедлите о всём обстоятельно».

Ввиду предстоящего торжества Екатерины счастливого камер-юнкера её засыпали просьбами, поручениями, письмами с «напамятованиями» по делам, наконец цидулками с извещениями о подарках.

Так, герцогиня Анна Ивановна чрез своего гофмаршала Бестужева просила Монса известить её о «платье, каким образом для своего выезда (в день коронования Екатерины) изволила бы сделать; понеже её высочество, — писал гофмаршал, — изволила слышать, что при коронации... при дворе платья будут особым манером, и вы, мой государь, о том уведомьте подлинно и с первою почтою ко мне отпишите».

Вот аристократка и богачка Анна Шереметева просит Монса «предстательствовать» пред государыней об освобождении из тайников Преображенских людей её: «а те мои люди сидят в истцовых делах, — пишет Шереметева, — и лакеи, возницы побраны, и многое время уже держатся, в чём я имею заключение в доме своём, что выехать мне из двора не с кем; понеже ездила я к обедне до церкви Божией, и в то время последнего лакея от кареты моей взяли... о сём прошу вашего милостивого представительства».