Жены и дочери - [233]

- На «Арбитре». Я не знала, что Молли так больна, иначе я бы тотчас же приехала, — в ее глазах стояли слезы, мистер Гибсон был тронут. Он снова пожал руку и пробормотал:

- Ты хорошая девушка, Синтия.

- Она узнала одно из преувеличенных мнений дорогой леди Харриет, — заметила миссис Гибсон, — и тотчас приехала. Я говорю ей, что это очень глупо, поскольку Молли сейчас намного лучше.

- Очень глупо, — повторил мистер Гибсон слова жены, но улыбаясь Синтии. — Но иногда глупые люди нравятся своей глупостью больше, чем мудрецы — своей мудростью.

- Боюсь, глупость всегда раздражает меня, — ответила его жена. — Тем не менее, Синтия здесь, и что сделано, то сделано.

- Очень верно, моя дорогая. А теперь я забегу проведать мою маленькую девочку и сообщить ей хорошие новости. Тебе лучше присоединиться ко мне через пару минут, — это относилось к Синтии.

Радость Молли при виде подруги проявилась слезами счастья, а затем нежной лаской и невнятными словами любви. Пару раз она начинала: «Это такое удовольствие»… — а затем резко останавливалась. Но красноречие этих трех слов глубоко тронуло сердце Синтии. Она вернулась как раз вовремя, когда Молли требовался нежное побуждение общества свежего, но все же знакомого человека. Тактичность Синтии заставляла ее то говорить, то молчать, быть веселой или серьезной, как того требовало меняющееся настроение Молли. Она слушала с видимым, если не искренним, неустанным интересом постоянные воспоминания Молли обо всем том времени боли и горя в Хэмли Холле, и о сценах, которые так глубоко тронули ее впечатлительную натуру. Синтия инстинктивно знала, что повторение всех этих болезненных воспоминаний облегчит подавленную память, которая отказывалась сосредоточиться на каких-то других событиях, кроме тех, что произошли за время лихорадочного расстройства здоровья. Она ни разу не прервала Молли, как это часто делала миссис Гибсон — «Ты рассказывала мне все это раньше, моя дорогая. Давай поговорим о чем-нибудь еще». Или «Право, я не могу позволить тебе всегда задерживаться на болезненных мыслях. Постарайся быть немного радостней. Молодость — это веселье. Ты молода, и значит, тебе следует быть веселой. Это вложено в известную форму речи, я забыла, как она точно называется».

Поэтому здоровье и душевное состояние Молли быстро восстанавливались после возвращения Синтии. И хотя этим летом она должна была соблюдать режим больной, она могла совершать поездки и наслаждаться прекрасной погодой; и только ее чувствительной натуре требовалось некое руководство. Все жители Холлингфорда забыли, что когда-то думали о ней иначе, нежели как о любимице городка. И каждый из них по-своему показывал сердечную заинтересованность в дочери доктора. Мисс Браунинг и мисс Фиби считали всецело привилегией, что им позволялось видеть ее в течение двух или трех недель до того, как это смог сделать кто-то еще. Миссис Гудинаф, нацепив очки на нос, помешивала вкусное варево в серебряной соуснице для Молли. Из Тауэрса присылали книги, фрукты и новые карикатуры, незнакомую и изысканную домашнюю птицу; скромные пациенты «доктора», как обычно именовали мистера Гибсона, оставляли самую раннюю цветную капусту, которую они смогли вырастить в своих домашних огородах, со «своим уважением к мисс».

И самым последним из всех, хотя и был самым стойким, самым сострадающим, самым заинтересованным визитером был сам сквайр Хэмли. Когда Молли было хуже всего, он заезжал каждый день узнать мельчайшие подробности, даже встретиться с миссис Гибсон (вызывавшей у него отвращение), если ее мужа не было дома, чтобы спросить и узнать, спросить и узнать, пока слезы неосознанно не потекли по его щекам. Каждый тайник его сердца, его дома или его земли был исследован и использован, чтобы доставить ей мгновенное удовольствие. И что бы ни доставляли от него, в дни ее самого худшего состояния, оно вызывало слабую улыбку на ее лице.

Наступил конец июня, и благодаря твердости Молли и ее отца, мягкой настойчивости и покровительству мистера и миссис Киркпатрик, Синтия уехала в Лондон, чтобы закончить свой прерванный визит, но не раньше, чем слухи о ее внезапном возвращении и желании непременно ухаживать за Молли, прочно укрепили ее репутацию у переменчивых обитателей маленького городка. Ее доброе сердце, о котором все говорили, затмило ее отношения с мистером Престоном. С постепенным выздоровлением Молли все виделось в розовых красках, тем более, что, в самом деле, пришло время, когда полностью распустились розы.

Однажды утром миссис Гибсон принесла Молли огромную корзину цветов, которую доставили из поместья Хэмли. Молли по-прежнему завтракала в постели, но она только что спустилась и чувствовала себя довольно хорошо, чтобы украсить цветами гостиную; расставляя их, она комментировала каждый цветок.

— Ах! Эти белые гвоздики! Они были любимыми цветами миссис Хэмли и так ей нравились! Это маленький, но ароматный шиповник, его запах наполнит комнату. Я уколола свои пальцы, но ничего. О, мама, посмотрите на эту розу! Я забыла ее название, но она очень редкая и растет в укромном уголке у стены, возле шелковицы. Роджер купил это дерево для своей матери за собственные деньги, когда был еще мальчиком. Он показал его мне, заставив обратить на него внимание.