Женское счастье - [12]
Теперь Катюша разговаривала с забавным пушистым щенком куда ласковее, чем прежде… Вместо «подлая тварь» она называла его «Русечка, мальчик мой…» С удовольствием рассказывала Николаю и другим «собачьим» знакомым об удивительно забавных привычках, милых шалостях и неподражаемой красоте пса… Теперь ее все восхищало в нем: чудесный бархатный нос, плюшевые ушки, славные толстые лапки. Русланчику позволялось запрыгивать на диван, облизывать хозяйке лицо. А она целовала его прямо в нос.
Почему-то попутно с собакой претерпевал изменения в положительную сторону образ Катиного зятя. Все чаще говорила она подругам: «Нужно признать, что наш Руслан все-таки исключительный муж!» Она поставила свадебную фотографию на столик в большой комнате. Когда к ней зашла соседка, Екатерина Васильевна, показывая фото, заметила: «Очень хорош Лилечкин муж, правда?» Соседка, которая миллион раз прямо на лестничной площадке выслушивала горестную повесть о подонке и уроде зяте, так и села на стул.
Лето близилось к концу, когда Лиля позвонила матери и сказала:
— Тут ребята знакомые хотят собаку. Можно Русика пристроить.
В ответ она услышала долгое изумленное молчание, а потом взволнованный голос мамы:
— Ты что, Лиля, сошла с ума? Хочешь оставить меня без моей единственной радости? С чего ты вообще взяла, что я могу отдать чужим людям мое сокровище!
Лиля просто не нашлась, что ответить… А Екатерина Васильевна привела дочь в еще большее замешательство, поинтересовавшись:
— Лилечка, деточка, почему вы с Русланчиком так давно не приходите? Ты ж его, наверное, совсем не кормишь… Он у меня, бедный мальчик, хоть пирожков поест досыта… В субботу приходите. Я вас с Николаем Алексеевичем познакомлю. Это один очень хороший человек. Очень.
Яблоневая свадьба
Чувство шло на убыль, как идет на убыль лето, как клонится к закату день. Страсть уходила, оставляя чуть усталую нежность и теплоту привычки. Женя уже наизусть знала каждый Сережин жест, каждую его родинку… Глаза родные, серые, с желтым ободком по краю радужки, который делал их неожиданно яркими… Движение плеч — вольное, гибкое, когда он скидывал рубашку. И эта рубашка всегда белая, независимо от сезона. Ей все нравилось в нем: тяжелые сильные руки, крупный четкий рот, манера говорить, коротко и властно… Даже дурацкая привязанность к белым рубахам. Жене было жаль всего этого, она уже оплакивала их поцелуи и словечки, стискивания пальцев, слитое воедино дыхание. Ведь разлука была так близка, так ощутима. Она еще не знала, как они расстанутся, но понимала, что расстанутся непременно. Горестный холодок уже витал в их общем пространстве. Она не помнила, откуда появилась в ней эта убежденность в грядущем расставании, но точно знала, что всякий ее роман заканчивался этим ощущением привычной горечи. Потом будет пустая, легкая свобода… Одиночество. И кто-то другой войдет в ее жизнь… А Сережа словно не понимал неизбежности разлуки и говорил, целовал и смотрел, как обычно. Все ее мужчины хорошо понимали, что время подошло, и сами уходили от нее. То ли она становилась более капризной, то ли более ревнивой. Но так или иначе разлука, о которой Женя любила говорить с ними, приходила… А Сережа как будто не слышал этого чуть надтреснутого колокольчика, который пел вдалеке: «Разлука, разлука…» Он смотрел ей в лицо с той же ровной, надежной любовью, что и вначале, он звал ее Ежиком и Ежевикой… Он ничегошеньки не понимал… А лето уходило, медленно и важно, но все еще стояла жара, и цвели цветы, и плоды качались на ветвях…
В начале сентября из Испании приехала Аида. И начала, как обычно, тормошить Женьку и требовать, чтобы та позировала. Женька отнекивалась занятостью на работе и прочими обстоятельствами. Но Аида была не из тех, кто может отступить. Нелепая и одновременно стильная в своих длинных юбках, белых носках и пиджаках мужского покроя, косо висевших на ее тощем тельце, с седым ежиком над смуглым лицом арабского шейха, с пронзительно-синими глазами, она знала Женьку сто лет… Еще с тех времен, когда Женька подалась в модели, будучи очаровательным подростком, напоминавшим только что распустившийся цветок. Именно она, уже вполне состоявшийся фотограф, помогла Жене избежать нескольких серьезных ошибок… Модельный бизнес в стране только-только начинался. Множество сомнительного народа крутилось вблизи худеньких, длинноногих лолиток. Однажды Аида просто выдернула Женьку из объятий шикарного грузина и спросила: «О чем думает твоя мама?» Женькина мама в это время думала только о том, что сгорели их небольшие сбережения, да и вообще уже пару лет не могла прийти в себя после крушения семьи… Так что Женьку никто за ручку не водил, и помощь деловитой, знающей Аиды была очень кстати. Потом во многом благодаря ей, Аиде, Женька плюнула на модельную карьеру, закончила универ по специальности «социальная психология». И вот уже несколько лет работала в рекламном агентстве. Работа ей, в сущности, нравилась, как может нравится решение задачек, — что-то щелкало у нее в голове, и она вдруг начинала понимать, как ее решить… Работы было много, и затевать съемки с Аидой, всегда трудоемкие и выматывающие, ей было не с руки. Но Аида на правах старого друга принялась настаивать:
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».