Женский портрет в три четверти - [36]

- Помощь нужна? - осведомился генерал.

Я отказался от его помощи. Может быть, зря? Надо было попросить прислать курьера с корзиной фруктов и бутылкой шампанского. Или с дюжиной "джигулевски", столь ценимого сэром Уильямом. Генерал бы сделал, что ему стоит при его связях.

Сейчас он спросит про материал о конгрессе, который планируется в завтрашний номер, про интервью с английским другом нашей державы, и тут мне конец.

- Костя,- сказал генерал. Честное слово, он назвал меня по имени, как Саша Могилевский. Не иначе, в кабинете нашего генерала нынче сдох волк.Костя, плюньте вы на этот конгресс. Сдались вам эти белки, что вы из-за них переживаете, в самом-то деле?

Что же все-таки придумала Татьяна Аркадьевна? Любовную драму, эпидемию чумы, поруганную честь? А что если она ничего не придумывала? Если по твоему дурацкому молчанию, по тону твоему поняла, что не можешь ты прыгнуть выше головы, и только это, ничего от себя не добавляя, и сказала шефу? Все мы склонны мотать наше начальство, что-то для него специально выдумывать, а оно, может быть, жаждет правды, потому что нечасто от нас ее слышит.

И я сознался, что со мной все в порядке. Что денек-другой, и войду в форму. А если есть необходимость, то попробую хоть сейчас...

- Отменяю предыдущее распоряжение,- произнес генерал тоном генерала.Вы свободны до понедельника. В номер поставим снимки Могилевского, подрисуночную подпись он сделает сам, этого сэра дадим крупным планом. До понедельника.

И, не дождавшись моих благодарностей, положил трубку. Я все же поблагодарил его вдогонку. Главное сказать, а не быть услышанным.

Потом позвонила Оля из Еревана, и я говорил с ней уже человеческим голосом. Про Елену я не стал рассказывать, успеется. Но я рассказал ей про директора института и про гарем Кравчука, и она ужасно веселилась.

- Мы еще женим твоего Кравчука,- сказала Оля.- Нынешней же осенью, вот увидишь. И купим невесте огромный букет белых цветов.

- Именно так мы и поступим,- ответил я и представил себе Елену с белыми хризантемами, точно такими же, как на том слайде, пятом или нет, шестом по счету. Кажется, я чуть-чуть завидую вам, кандидат.

- Что ты замолчал? - спросила Оля.

- Думаю о хризантемах. Ты не знаешь, отчего они не цветут летом? Возвращайся поскорей, пожалуйста.

Потом я надел костюм и галстук, прицепил к лацкану свою пресс-карточку и поехал в Дом конгрессов. Теперь, когда мне не надо было строчить отчеты и интервью, отчего бы не взглянуть напоследок, оправдывая славное звание конгрессмена, на когорту специалистов в области белка?

В большом зале шло заключительное заседание. Помятый жизнью человек с голубыми комсомольскими глазами уверял собравшихся в том, что съезд знаменует собой и является вкладом.

Почтенная публика подремывала в предвкушении банкета по случаю успешного завершения, впрочем, не возлагая на него особых надежд.

Сэр Уильям, если он здесь, конечно, в президиуме, где ему еще быть, а Кравчук дремлет со всеми не далеко и не близко, этак в десятом ряду, посередке, потому что места ближе к проходу, чтобы в случае чего тихо смыться, занимают те, кто понахрапистее, Кравчук всегда будет сидеть в середке, до той поры, пока не переберется в президиум. Чтобы перебраться туда поскорее, ему надо написать вместе с Бризкоком статью, а потом монографию - о материальных носителях гармонии, или бьютах. Вот, кстати, готовое название.

Не сделает он этого. И профессор не сделает. Ни оба вместе, ни каждый в отдельности. Так же, как не смог я, сторонний наблюдатель, словесный эквилибрист, написать жалкий отчет в свою газетенку. Это оказалось труднее, чем я мог подумать. Когда переплетено с судьбой, ввинчено в твою жизнь, страшно выставляться напоказ. Нельзя играть в объективность, когда режет по сердцу.

"Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму..." А вы говорите - бьюты.

Это я говорю - бьюты. Но вы вправе со мной не соглашаться.

Дамы в бельэтаже, призванные своим участием скрашивать нелегкий труд корреспондентов, собирали манатки. Невостребованные крокодиловые папки лежали стопкой на стуле и противно отсвечивали зеленым. Я хотел взять последний пресс-бюллетень и раздумал - к чему он мне теперь? Прощайте, дамы и господа, до свидания, товарищи делегаты, я не стал вашим летописцем. Не судьба.

В буфете мыли пол, не обращая внимания на редких посетителей.

Я подошел к столику, возле которого познакомился с сэром Уильямом Бризкоком,- подумать только, каких-то три дня назад! - словно надеялся опять обнаружить там профессора, потягивающего пиво. "Симпатичный Вилли-сэр прилетел в СССР".

Поистине, нас тянет в места, где мы побывали хоть однажды.

Я отправился к стойке.

- Чего желаете? - спросила буфетчица.

Оказалось, что я желаю бутербродов и кофе. Когда возвращается аппетит, говорит моя мама, можно начинать жизнь сначала. Я прошелся по бутербродам вторично.

Саша Могилевский возник, как всегда, ниоткуда, положил у моих ног свой вьюк с аппаратурой, взял с моей тарелки бутерброд с ветчиной - я оставил его напоследок, в качестве прощального вкусового аккорда,- съел в два укуса и произнес: