Женский портрет в три четверти - [17]

Бризкок осекся на полуслове, заметив наконец странные телодвижения кандидата, обернулся к двери, недоуменно проследил, как О'Бумба, задрав хвост, трется о чьи-то ноги,- могу поклясться, очень красивые ноги! - поднял глаза выше и произнес: "О!" "О!" - сказал и я, впрочем, с другой интонацией. "О!" - повторил Могилевский, почти без всякой интонации, однако достаточно приветливо. "О-о-о!" - просипел немногословный Бернар и поднялся с пола, выказывая уважение к посетительнице. "Мэу",- вымолвил О'Бумба.

Молчал только Кравчук, и как раз потому, что он молчал, все смотрели на него, ожидая, что же он в конце концов скажет.

И он сказал:

- Это она.

Сказал, попятился, сел на стул и опять стал шарить руками по полу.

Мне стало его жалко. Я нагнулся, поднял с пола блокнот и ручку, сунул Кравчуку в руки и спросил его громко, внятно, с расстановкой, как следователь у свидетеля, который в любой момент может стать обвиняемым:

- Кто - она?

- Вы что, сами не видите? - удивился Кравчук.- Это же она! Она! С моих слайдов.

ОТКРЫТКА С ВИДОМ НОЧНОЙ МОСКВЫ

Маргарет, мой друг, меня всегда мучила мысль о том, как одно и то же событие по-разному воспринимается людьми не только далекими, но и близкими по духу и образу мыслей. Если бы не это, наша судьба, возможно, сложилась бы иначе, и мы не терзали бы себя много лет из-за вещей, которые, теперь мне это ясно, не имели вовсе того значения, которое мы им придавали. Вот вечерний город - я не люблю вечеров в чужих городах, вы же, напротив, будто оживали по вечерам, и сколько таких мелочей колючками рассыпано было на нашем пути! Узнаваемое мною было не узнано вами, и близкое вам оставляло меня холодным. 'Это не хорошо и не плохо, это так, как есть. Сейчас поздний вечер, простите меня, я не люблю вечеров в чужих городах. Оптимисты Бернар и О'Бумба любят все, что не перечит их природе, и вместе шлют вам свою любовь.

Ваш Уильям

Глава 6

Позвольте представить - гостья Саши Могилевского.

Та, что с Мишиных слайдов, мило улыбнулась всем и отдельно Бернару, присела на корточки, чтобы погладить О'Бумбу, поднялась и приветливо сказала:

- Здравствуйте.

- Здравствуйте,- хором ответили ей все, кроме Бернара, О'Бумбы и Миши Кравчука. Мы стояли, вперившись в Мишу колючими мужскими взглядами, в ожидании, что он что-нибудь произнесет и не заставит даму ждать ответа. Миша спрятал блокнот в один карман, ручку - в другой, пригладил волосы, поправил галстук с яхтой, бросил взгляд в окно, в сторону закатного солнца, которое угадывалось за соседним домом, и, не отрывая взора от кирпичного брандмауэра, сказал обреченно:

- Гуд морнинг,- как всегда, напирая на "р".

С этого момента Кравчук стал мне нравиться. Мне симпатичны люди, которые поступают так же, как поступил бы я, находясь на их месте. Ну, может быть, я произнес бы "морнинг" не так раскатисто и для порядку, как меня учили в школе, загнал бы концевое "г" в нос, чтобы не выпирало, оскорбляя слух кембриджской профессуры. "Ты конформист",- говорит мне время от времени любезнейшая Татьяна Аркадьевна, женщина умная до невозможности: она исправно читает первые восемь страниц "Литературной газеты". Она не вполне точна, ибо я вовсе не соглашаюсь со всеми, а просто очень люблю всех, кто соглашается со мной и ведет себя как я. И я, должно быть, если бы увидел нашу гостью впервые после доброго часа разговора на ломаном английском, перепутал бы утро с вечером и пялился на нее сумасшедшими глазами.

Впрочем, сослагательное наклонение здесь неуместно. На вошедшую женщину Миша Кравчук смотрел точно так же, как я. Как я - но не сейчас, а четыре года назад.

Тогда, в самолете ИЛ-62 Москва - Ташкент, отправляясь на конгресс герпетологов - нет, все же киноведов,- я вот так же уставился на девушку, которая велела мне пристегнуть ремни.

Вместо того чтобы привычным движением сомкнуть лязгающие створки, я достал расческу и стал причесываться, не отрывая глаз от стюардессы. Причесываться не было ни малейшей нужды, и вообще я не склонен делать это на людях, но тогда я почему-то причесывался особенно тщательно, волосок к волоску, а она все ждала, когда я пристегнусь, и вот, спрятав расческу в карман - прошло, наверное, минут десять,- я зачем-то встал, посмотрел в иллюминатор, точно как Кравчук, увидел закатное солнце над летным полем, опять достал расческу и сказал: "Доброе утро". Правда, по-русски, но это, наверное, потому, что тогда не было рядом сэра Уильяма.

Сейчас он был рядом и вопросительно глядел на Могилевского, ожидая, должно быть, что тот представит его даме. Я взял инициативу в свои руки.

- Сэр Уильям,- сказал я торжественно, как в фильмах из великосветской жизни один сэр говорит другому, подводя к нему юную красавицу, которой с этого кадра и до конца картины суждено быть главной героиней.- Сэр Уильям, я имею удовольствие познакомить вас с моей женой.

- Оля,- сказала моя жена и сделала книксен. Застарелая привычка звезды аэрофлотовской самодеятельности.

И тут профессор сделал на моих глазах гигантский шаг по пути к демократизации пуританского и глубоко консервативного британского общества.