Женский портрет в три четверти - [16]

Сэр Уильям покачал головой, отвергая с порога Сашины объяснения.

- Я снимаю камерами и объективами, поверьте, не хуже ваших. И пленку я тоже покупаю не в магазине... напротив Кремля... ГУМ, не так ли? - там ужасная пленка, я вас предостерегаю от нее, коллеги, отвратительная.- Это слово профессор проговорил с удовольствием по слогам.- Теперь об опыте. Судя по вашему возрасту, Александр, вы снимаете двадцать, ну, двадцать пять лет, я - вдвое дольше. Но так, как у вас, у меня не получается и не получится никогда!

Саша замахал руками, отгоняя от себя и заодно от нас страшную мысль о неполноценности профессора Бризкока как фотохудожника.

- Получится! Надо только знать несколько трюков, это чистое ремесло. Я покажу вам кое-что... от вас у меня нет секретов...

- Не теряйте времени, сэр,- перебил его Бризкок.- Ремеслом владеют и те несчастные, что фотографируют прохожих на улицах и дают им свои визитные карточки. Раздают сто карточек, а приходит один клиент, и знаете почему? Все о них известно заранее: эти парни обучены ремеслу, и не больше того. В них нет искры. Их картинки пусты. Они не способны сложить из кирпичиков прекрасное и вместо храма строят сарай. Не будем требовать от них невозможного.

Саша хотел что-то сказать, должно быть, в защиту своих незадачливых собратьев по ремеслу, но Бризкок жестом остановил его и продолжал:

- Чтобы сделать портрет, такой, например...- Он показал на снимок. Я помню его, он у нас в газете не прошел, и хорошо, что не прошел - немолодое женское лицо, косынка скрывает волосы, невидящие глаза, сомкнутые губы, но ни тени озлобления, ни намека на враждебность к тем людям и обстоятельствам, которые сделали ее долгую жизнь безрадостной. Сколько же, Господи, я видел таких лиц, не замечая их и не запоминая! - Чтобы создать такое,- продолжал профессор,- надо обладать четырьмя талантами. Четырьмя, не меньше. И не спорьте, господа.

Кандидат Кравчук достал из кармана гнусный зеленый блокнот с лакированной крышкой - точно такой же лежал в моей папке из псевдокрокодила - и казенную авторучку из того же конгрессовского набора. Он что, записывать будет? Потом, лет через тридцать, напишет мемуары "Мои встречи с коллегами - нобелевскими лауреатами", а зеленое чудище фирмы "Восход" сдаст в архив Академии наук в качестве документального свидетельства и символа эпохи.

"Хорошо, что таланта только четыре,- подумал я.- По минуте на талант и за стол".

Кот вылез из корзижи и потерся о мою ногу. Есть хочет, бедняга. И я бедняга. Все мы тут бедняги. Впрочем, не все. Тот, кто высказывает основополагающие теоретические7 истины и тот, кто регистрирует их для потомков, забывают о чувстве голода. Тот, кто спит, как Бернар,- тоже забывает. И кто слушает, развесив уши, как Могилевский. Выходит, только мы вдвоем с О'Бумбой настоящие, без скидок, стопроцентные круглые бедняги. Бодрствующие бедняги-практики с грубыми животными инстинктами.

- Первый талант,- Бризкок выбросил из сжатого кулака большой палец,видеть! Если Бог обделил Вас этим умением, никакое ремесло не спасет. Второй талант,- Бризкок разогнул указательный палец,- второй талант - не видеть! Да, господа, именно так, не видеть лишнего, наносного, случайного... Третий талант - предугадывать...

Сэр Уильям шел в хорошем темпе. Еще немного, и можно будет восстановить бутербродами угасающие физические силы. Профессор развивал свою идею, растопырив уже три пальца из четырех, Могилевский, не отрывая взгляда от профессорских пальцев, вслепую резал батон, кандидат черкал в блокноте, звери жили своей звериной жизнью, и вдруг что-то изменилось, все стали какими-то другими, все, кроме разве что Бризкока, который слишком глубоко был погружен в пучину своих рассуждений, чтобы замечать что-либо вокруг. О'Бумба выгнул спину, потянулся лениво и шагнул к двери, будто оттуда могло прийти к нему долгожданное угощение. Бернар приоткрыл глаза и поднял голову. Саша перевел взгляд с профессорских растопыренных пальцев на дверь и улыбнулся. Но самая странная перемена произошла с Кравчуком. Он закрыл блокнот, уронил авторучку, положил блокнот мимо кармана и, шаря обеими руками по полу в поисках утраченных канцпринадлежностей, смотрел отчего-то не вниз, а прямо перед собой, как спринтер на старте. Мне хотелось крикнуть ему "марш!", но боюсь, он и впрямь сорвался бы с места, обгоняя О'Бумбу.

Я мог поклясться, что в эту минуту в комнату входила женщина.

Для этого не надо быть провидцем, не надо даже подглядывать краешком глаза. Девять мужчин из десяти определят безошибочно, стоя спиной к двери, появление женщины, мало того - не оборачиваясь, они, девять из десяти, скажут, хороша ли она.

Ладно, Бризкок в возрасте, Могилевский у нас не по этой части, но Кравчук, оказывается, малый не промах. Свою запоздалую реакцию могу объяснить только некоторым отупением от голода.

Наш драгоценный кандидат оставил наконец поиски блокнота и ручки, оторвался от стула и шагнул вперед: спринтер ушел со старта, но не успел еще выпрямиться и набрать скорость. То была не любовь с первого взгляда, вы мне поверьте, уж я-то знаю, что такое любовь с первого взгляда, тут меня не сбить, нет, я и сегодня так себе говорю, не любовь, но ошеломление, шок, даже какой-то испуг, хотя, признаться, не понимаю - с чего Кравчуку так пугаться.