Женский пол - [21]

К этому моменту вся аудитория смеялась — я надеялась, не только из-за подозрении, что все это правда, и вытекающей отсюда неловкости, но и потому, что оценила юмор. Я рассказала залу об «Отрезе» и о том, почему им восхищаюсь. Сказала, что мы могли бы назвать мой гипотетический перформанс Cunt Piece, как предложил кто-то из знакомых знакомых. Я намекнула аудитории, что это будет приватное шоу между мной и одним зрителем из зала. «А вы все на самом деле будете смотреть не перформанс, вы будете смотреть на то, как он проходит мимо вас, — сказала я им. — Возможно, вы будете прислушиваться, пытаясь различить звук вибратора, может, будете следить за моим лицом — не выдаст ли оно то, что вибратор включен, но в конце концов вы, скорее всего, так и не сможете увидеть добровольца, увидеть, нажимал ли он на кнопку, а если и сможете, то не поймете, работает ли пульт, и если даже работает, вы все равно не можете знать наверняка, есть ли у меня внутри вибратор, да и вообще есть ли у меня вагина или же я просто все выдумала, чтобы вас поиметь».

Собственно, вот и все. В основном я говорила правду. Я действительно недавно сделала вагинопластику. У меня действительно был вибратор, но это был маленький клиторальный, а не вставной вибратор, и его размера или мощности бы не хватило, чтобы по-настоящему меня возбудить. Хотя я была бы не против: тогда бы в этом был настоящий риск, а не его иллюзия. Но я всякий раз и впрямь чувствовала, когда добровольцы нажимали кнопку на пульте, а они чаще всего это правда делали — даже зная, что будут таким образом заниматься со мной сексом на расстоянии. Некоторые даже осмелели от такой возможности и жали на кнопку снова и снова с явным удовольствием.

Ни разу во время выступления я не упомянула Валери. Оно было слишком коротким, чтобы описать ее притягательность для меня, мою одержимость ее творчеством. Это был тот жанр сексуальных фокусов, которые Валери любила и одновременно любила ненавидеть: непроницаемый, неопределенно-враждебный, но в то же время до странности пассивный, как раз на пограничье ОТБРОС и Папочкиной Дочурки, где, собственно, и живет большинство женщин, включая Валери. Пожалуй, ко всему прочему я не хотела ни с кем делиться. В конце концов, это было приватное шоу, но его единственная зрительница умерла тридцать лет назад, судя по всему, от эмфиземы, стоя на коленях на полу своего номера в Bristol Hotel в Сан-Франциско[134]. Не молитвы ради, я полагаю.

АРТУР. Я ужасная, да? [135]

Летом 1967 года Валери часто ходила на «Фабрику», чтобы уговорить Энди Уорхола поставить и спродюсировать «Засунь себе в задницу». Однажды она взяла у него интервью, а он его записал. На записи Энди спрашивает Валери, не работает ли она на ЦРУ. Валери спрашивает Энди, что его заводит. Местами интервью звучит так, будто Валери проводит с Энди собеседование на должность начальника мужского филиала ОТБРОС.

ВАЛЕРИ. Как ОТБРОС повлиял на твою жизнь?

ЭНДИ. Заставил полюбить девочек.

ВАЛЕРИ. Почему?

ЭНДИ. До этого они были всего лишь мальчиками.

ВАЛЕРИ. А теперь кто?

ЭНДИ. Девочки… До этого девочек не существовало.

ВАЛЕРИ. Ты думал, что бывают только мальчики.

ЭНДИ. Ага.

ВАЛЕРИ. Что есть только один пол.

ЭНДИ. Верно.

ВАЛЕРИ. А теперь знаешь, что их два.

ЭНДИ. Да, теперь их два[136].

Мне странно это сейчас читать. Энди (Andy) — имя, данное мне при рождении. Теперь оно стало мне чужим, как старая фотография или нога, которая затекла во сне. Некоторые люди до сих пор меня так зовут, но я сама в этом виновата. Когда я совершила каминг-ауг, я сказала, что буду и дальше откликаться на имя Энди (Andi). На слух живое имя тождественно мертвому.

В конце «Засунь себе в задницу» Бонджи встречает женщину по имени Артур. «Это не мое имя, а имя моего мужа», — объясняет та[137]. Неясно, чего хочет Бонджи — подраться с ней или заняться сексом; очень скоро они принимаются перетирать о том о сем. Обсуждают, какой тоскливый у Артур брак, какой ненасытный сексуальный аппетит у ее мужа. Их на время прерывает сын Артур, хныкающий мальчик лет пяти-шести, который в попытке вызвать у себя эрекцию залил свою уретру клеем. Артур от него презрительно отмахивается. Она ненавидит свою жизнь. Она ходила к тому же психиатру, что и Имбирек, жрущая говно Папочкина Дочурка, но на нее это не подействовало. «Пыталась наладить связь с пустотой, но ничего не вышло: никакой реакции», — сетует она[138]. Тут Артур неожиданно начинает заигрывать с Бонджи: «Наверняка ты чумовая любовница»[139]. «Вообще-то любовница я паршивая, — признает Бонджи, — я слишком хорошая собеседница». Так и есть. Сколько бы на протяжении пьесы Бонджи ни говорила о том, что она женщина дела, в основном это просто болтовня. Поступок в итоге совершает Артур, женщина, носящая имя своего мужа. Ее сын возвращается, он причитает и ноет, чтобы она побыла с ним. Артур душит его и закапывает прямо на улице. Скрыв следы преступления, Артур присоединяется к Бонджи и начинает вместе с ней приставать к проходящей мимо девице, «вульгарной, развратной куколке»[140], как раз во вкусе Валери. Конец пьесы.

Энди Уорхол снял Валери Соланас в 1967 году, заплатив ей двадцать пять долларов за участие в фильме «Я, мужчина». Отчасти этой подработкой он извинялся за то, что потерял экземпляр «Засунь себе в задницу», врученный ему Валери. «Она сразу же пришла, и мы засняли ее в короткой сцене на лестнице, — вспоминал Энди. — Она на самом деле смешно сыграла, вот, собственно, и все»