Женский клуб по вторникам - [34]

— По крайней мере, он всегда прилагает подарочный чек, — растягивая слова, произнесла мать, уютно расположившись на подушках. А потом добавила: — У твоего дорогого бойфренда совсем нет вкуса.

При этом она издала шаловливый смешок, который постепенно трансформировался в грубое и совсем не женственное ржание. Она смеялась все громче, а потом внезапно начала плакать.

— Бедная Элеонора, — всхлипнула она.

— Бедная Элеонора? Я думала, ты не в восторге от матери Билла.

— Да, она мне не нравится. Родная, на самом деле я чертовски зла на нее, ведь ее идеальный сыночек разрушил жизнь моей дочери.

С этими словами мать Брук залпом выпила джин-тоник, соскользнула с кровати и медленным шагом прошла в библиотеку, к бару своего мужа, чтобы налить себе еще.

— Прости, милая, — сказала она вошедшей вслед за ней Брук. — Меня не касается то, как ты рушишь свою жизнь.

— Мамуля, — позвала Брук, но ее мать не обернулась, завороженно уставившись на луч света, который преломлялся на гранях стакана в ее руке.

Тогда Брук прошагала через комнату и встала прямо перед матерью, своим телом закрыв свет, падающий из окна. Та, в свою очередь, продолжила избегать пристального взгляда Брук, сделав большой глоток из стакана.

— Посмотри на меня, мама, — потребовала Брук. — Билл Симпсон не разрушал мою жизнь. Ее разрушили татуировки.

Джин-тоник брызнул у матери из носа.

— Я люблю тебя, Брук, — засмеялась она. — Один Бог знает, как я люблю тебя. И я всегда хотела для тебя самого-самого лучшего. Мне так жаль, что твоя жизнь — полное дерьмо.

Какое-то время Брук, оцепенев, стояла с отвисшей челюстью и моргала глазами. Ее мать напоминала своим видом кота, которого поймали в тот момент, когда он мочился на дорогой ковер.

— Моя жизнь не дерьмо, — в конце концов выговорила Брук.

— Ну, на самом деле я не имела в виду дерьмо. Знаешь, родная, мне лучше не притрагиваться к джину. Он делает меня слишком честной. Я имею в виду, не честной, а… ну, ты знаешь. Просто мне очень жаль, что многие вещи так и не реализовались для тебя. Это твое рисование и свадьба. Ты так одинока. Мне просто очень грустно оттого, что ты ничего не добилась в своей жизни.

— Я счастлива, мама.

— Не пытайся меня одурачить, Брук, — нежно сказала ей мать. — Почему ты не переедешь в бабушкину квартиру на Пятой авеню? Ты живешь в этом ужасном домике с одной спальней, который ты называешь квартирой. У тебя даже нет кабельного телевидения!

— Кабельного телевидения! — воскликнула Брук. — Мамуля, у меня даже нет телевизора. И когда ты стала такой, такой… американкой?

Странный выбор определения. Мать Брук отреагировала на это, приподняв подбородок и вскинув руки. Эта женщина могла отследить своих предков до самого «Мэйфлауэра»[13]. Еще хоть толика американского в ней — и она была бы туземкой.

— Может, американкой — это не то слово, — согласилась Брук. — Когда ты стала такой жадной?

Ее мать снова подняла руки в воздух, жестом указывая на усадьбу, расположенную на трех акрах земли, — поместье, в котором было больше хрусталя, чем в Белом доме.

— Это опять не то, что я имела в виду, — сдалась Брук. — Но разве не ты сказала мне: «Прозак» — выбор женщин, которые не могут позволить себе путешествовать»? Я не говорю, что у меня есть все, чего я хотела.

Конечно, моя жизнь была бы другой, если бы я вышла замуж за Билла в тот первый раз, когда он сделал мне предложение. Сейчас бы у нас были дети, и мне понадобилось бы больше места, и, возможно, я переехала бы на Пятую авеню. Я бы хотела, чтобы о моих картинах писали в журналах. Я мечтала, чтобы люди узнавали меня. Я хотела почувствовать, что создана для того, чтобы быть в центре внимания. Мне жаль, что у меня нет детей. Мне жаль, что я не знаменита, но все остальное, черт возьми, прекрасно. Моя жизнь прекрасна. Ты делаешь мне больно, мама, тем, что постоянно оплакиваешь крушение того, чего я никогда не хотела.

— Правда?

— О, да. Я не вышла за Билла в свои двадцать. И это был верный выбор. Тогда я просто была не готова к моногамии.

— Милая, я не говорю о моногамии, — сказала мать. — Я говорю о браке. Залоге любви и поддержки мужчины. Я тоже не самая моногамная женщина, дорогая.

— Мамуля, мне не нужна такая поддержка. У меня есть капитал. Мне нравится рисовать.

— Но разве ты не хочешь этого? — держа в руке стакан, она описала им большой круг в воздухе, имея в виду собственный дом.

— Ты шутишь? Мне это просто необходимо, раз в месяц точно, вот почему я так часто навещаю тебя. Когда вы будете умирать, не забудьте завещать мне большую часть всего этого. Вы ведь думаете, что без этого моя жизнь дерьмо. А пока ни одна из этих вещей не вписывается в мою уютную, маленькую квартирку незамужней женщины. А пока я буду путешествовать и развлекаться, трахаться и есть, рисовать и снова развлекаться, иногда работать и в целом отлично проводить время. Так хватит плакать из-за меня.

— Ты счастлива?

— А ты бы не была?

Мать Брук осушила еще один стакан джин-тоника. Честным ответом было «нет». Если бы у нее была такая жизнь, она была бы ужасно несчастна. Своего мужа она не любила уже давно, но мысль о разводе просто не укладывалась у нее в голове. Она любила свой дом, своих детей и свое положение. Она жила в страхе, что одна из интрижек мужа может привести к тому, что он разочаруется в их цивилизованно-дружественном союзе и подаст на развод. И хотя большая часть денег принадлежала ей, она думала, что с его уходом все развалится, что, несмотря на количество записей в своей телефонной книжке без своего мужа она останется одна в целом мире. Она не могла понять, откуда у ее дочери столько мужества, как она может так смело смотреть в лицо реальности, не узаконив отношения с мужчиной.