Женский клуб - [107]

Чувствуя поддержку всей семьи и друзей вокруг, миссис Леви решила не молчать.

– Бат-Шева, я знаю, что много чего произошло, и понимаю, что тебе это наверняка неприятно. Но пока ты здесь, нет никаких причин ограждать Аялу от общины. Будет очень жаль, если ты будешь препятствовать этому, – произнесла миссис Леви.

Бат-Шева резко вдохнула, побагровев от ярости.

– А я? Видимо, мне следует сложить вещички и убраться, раз уж меня официально признали парией?

Ее злость потрясла миссис Леви. Она не ожидала отпора, уж точно не на публике и уж точно не в праздник и не перед всем своим семейством. Но, может, Бат-Шева права, и пора уже объясниться – на публике ли, в праздник ли, при семье или нет. Все эти месяцы миссис Леви сдерживалась как могла, старалась быть деликатной и благовоспитанной. Она подозревала, что наступит момент, когда это будет излишним, и вот он пришел.

– Если так уж хочется знать, именно этого мы и хотим. Мы сыты по горло всеми этими проблемами. До твоего появления ничего подобного здесь не было, – сказала миссис Леви.

– Я понимаю, вы недовольны тем, что происходило в общине, только это не значит, что все это по моей вине, – ответила Бат-Шева.

– Что ж, пусть Господь рассудит, верно?

Бат-Шева рассмеялась.

– Лучшая мысль из всего, что я слышала за последнее время.

Миссис Леви не собиралась терпеть насмешки.

– Если бы не ты, Бат-Шева, старшеклассницы вели бы себя подобающе, Шира была бы дома, а Йосеф не болтался бы здесь с тобой вместо того, чтобы учиться со своим отцом.

– Это почему же? Потому что негоже бороться с собственными сомнениями и недоумениями? Негоже в этой общине быть несчастливым по каким-то своим причинам? Если есть проблема, конечно, зерно посеяно мною, так?

Бат-Шева говорила громко, почти переходя на крик. Она гневно вскинула руки и обвела нас, робко стоящих вокруг, взглядом. Мы попробовали делать вид, что ничего не происходит, но трудно было скрыть, с каким жадным вниманием мы вбирали каждое слово. То, что говорила Бат-Шева, было обращено ко всем нам.

– Да как ты смеешь? – не выдержала миссис Леви. – Мы очень религиозная община. Мы так воспитаны. В этом вся наша жизнь. Все, чего мы хотели, – чтобы наши дети тоже остались в религии. Разве это так много? Мы никого не желали обидеть, не собирались перегибать палку. Но не для того мы всю жизнь столько трудились, чтобы ты заявилась и все разрушила. Мы не станем это терпеть, Бат-Шева! Просто не станем!

Пронзительный голос миссис Леви сорвался на крик.

Мы сдвинулись ближе, сомкнувшись вокруг них. Но никто не пытался вмешаться. Мы поверить не могли, что такое происходит. Нас поразила не просто непристойность открытого столкновения. Нас потрясло сказанное миссис Леви, хотя многие из нас и сами прибегали к тем же аргументам. Но, услышав их со стороны, мы ужаснулись. Неужели мы и вправду так думали? Неужели вот так звучали наши слова?

– Вы не можете силой удержать здесь ваших детей. Не можете заставить быть религиозными. Так это не работает, – сказала Бат-Шева.

И тут миссис Леви заметила, как ее собственные дети смотрят на нее. Она думала, они будут гордиться ею, восхищаться тем, как много она готова сделать ради спасения общины. Но, обернувшись к ним за поддержкой, миссис Леви увидела, что они совершенно оглушены. Ребекка бросала на нее свирепые взгляды, Рафаэль гневно качал головой, а Анна Бет, она же Хана-Бейла, явно сгорала от стыда – это выражение на ее лице миссис Леви отлично помнила по подростковым временам. Даже внуки глядели на нее, разинув рты. И наконец до миссис Леви дошло: все эти практические соображения, по которым ее дети разъехались по разным городам, были просто поводом. А правда в том, что они не желали жить с ней, жить в Мемфисе. Ее собственные дети огляделись вокруг, и им не понравилось то, что они увидели. Миссис Леви не могла этого вынести.

– Это так и работает. Должно работать, иначе все наши жизни были потрачены впустую! – выкрикнула миссис Леви.

В отчаянии она ударила кулаком по столу, попав по тарелке с печеньем. Та грохнулась на пол и разбилась, осколки белого фарфора перемешались с крошками у ее ног. Аяла, все еще стоявшая между Бат-Шевой и миссис Леви, горько расплакалась. Они прекратили кричать друг на друга, Бат-Шева подхватила Аялу и прижала к себе. Миссис Леви молчала, вперившись в кашу под ногами. Никто к ней не подошел, ни сын, ни дочери, ни внуки, ни даже Ирвинг, или Хелен Шайовиц, или Бесси Киммель, или кто-то из племянниц и племянников, или родственников, или старинных друзей. Она стояла там в полном одиночестве.

Пока миссис Леви приходила в себя после схватки с Бат-Шевой, Хелен Шайовиц столкнулась с той в парке, где они с Аялой устроили себе пикник с бутербродами из мацы с мягким сыром и джемом. Хелен была со своей сестрой и зятем, двумя сыновьями, их женами и детьми. В голове все еще звучала перепалка в синагоге, когда она увидела, как Аяла распевает песенку, выученную в школе. Бат-Шева хлопала ей в такт и светилась от гордости за дочь. Хелен стало страшно жаль случившегося – она с трудом пыталась припомнить, что же такого ужасного совершила эта женщина. Хелен знала, что, подойди она к ним, миссис Леви ее не простит – в тяжелые времена она как никогда рассчитывала на поддержку подруги. Но Хелен едва не расплакалась оттого, что Бат-Шева и Аяла были здесь совсем одни, и решила последовать зову сердца.