Женские убеждения - [136]

В один из таких дней – она была дома, дремала на диване – позвонил Кори.

– Грир, – сказал он, – это Кори Пинто.

– В отличие от какого другого Кори?

– Вдруг ты еще какого знаешь, – пояснил он. – Мало ли. Помнишь, ты как-то сказала, что я могу у тебя остановиться, если приеду в Нью-Йорк?

– Конечно.

– Можешь взять свои слова назад. Но я тут собрался приехать на один спектакль. В иммерсивном театре. Инвестор предложил, даже купил мне билет. Удобно будет у тебя остановиться на пару ночей?

Кори приехал из Макопи на машине и явился к ней вечером в четверг, с рюкзаком. Они скованно обнялись на пороге. Грир тут же заказала еду из тайского ресторанчика, зная, что еда всегда помогает преодолеть неловкость. Они сидели и ели за столиком в гостиной у Грир. В полумраке, над повсюду расставленными коробочками с едой, он рассказал ей про медленный, скрупулезный процесс создания видеоигры, про своего партнера – приятеля из «Вэлли-тек», про нанятых ими дизайнеров, про инвестора, который все это оплачивает.

– Нет никаких гарантий, что у нас что-то получится, – заметил Кори. – Игра совсем не массового порядка, а рынок перенасыщен. Но – не знаю, может, я слишком заношусь, – и все же скажу, что питаю некоторые надежды.

– Мне кажется, это просто замечательно, – ответила она.

– Что касается мамы, я не ждал, что после стольких лет будет улучшение, но оно наступило. Я больше не нужен ей до такой степени.

– И это замечательно. А что именно это для тебя означает?

– Я и сам задаюсь этим вопросом, – сказал Кори. – Все со мной будет хорошо, Грир, можешь не переживать.

– Я и не переживаю, – сказала она и тут же вспомнила, что после смерти Альби постоянно за него переживала. Очень переживала, что он потеряет себя, а она потеряет его. Но он себя не потерял. Он всегда будет человеком, который остается там, где нужен, и помогает другим. Она этого раньше не понимала. – Прости меня, – сказала она, – за то, как я с тобой поступила.

– Ну, я и сам хорош. В смысле, тогда был хорош. – Он улыбнулся. – Знаешь, никогда не слышал, чтобы люди говорили настолько обобщенно и невразумительно.

– Странная история, – сказала она, – иногда ты как бы находишься внутри своей жизни, а иногда смотришь на нее со стороны, будто зритель. И все время переходишь от одного к другому, от одного к другому.

– А потом умираешь.

Она усмехнулась.

– Да. Потом умираешь.

– Знаешь, а я видел твое выступление, – сказал он внезапно.

– Правда? – Она опешила, напряглась: выходит, его все еще можно найти в сети.

– Ты хорошо говорила, – добавил он. – Молодец, что сумела это сделать вот так, перед всеми.

– Я говорила своим внешним голосом, не внутренним, – торопливо вставила Грир. А потом: – В любом случае, с этим покончено. Со всем, что связано с «Локи».

Упоминая о «Локи», она, поверх привычного раздражения и недовольства, всегда ощущала глубоко запрятанное горе. Его нельзя было сравнивать с горем Кори – совсем не тот масштаб – но горе существовало. Причем горевала она не по своей работе – от потери работы можно оправиться. Может, она когда-нибудь еще будет выступать публично, там, куда устроится в следующий раз, пусть это будут небольшие выступления перед дюжиной сотрудников. И, наверное, у нее еще будет работа, где она станет ощущать, что приносит пользу; будут кабинеты, и собственные столы, и запах минестроне или му-шу в обед, и коллеги, у которых иногда светлое настроение, а иногда вздорное. Люди, чье дыхание отдает кофе, с собственными привычками, которые ты постепенно узнаешь, как будто вы – любовники, а не просто сослуживцы.

Горе, которое всколыхнулось в ней сейчас, как это часто бывало, когда она думала про прежнюю работу, было связано с Фейт. Фейт, которая не раскрылась Грир до конца как человек. Грир почувствовала, как к глазам подступают слезы, и подумала: ну вот, опять.

– Есть одна вещь, связанная с Фейт Фрэнк, – сказала она Кори.

– Я про это постоянно думаю. Она ведь, в принципе, так и не стала мне другом. Она, безусловно, была моей начальницей, но и этим дело не исчерпывалось. Кем она была? Я разделяла ее убеждения. Мне тоже хотелось их отстаивать. А потом все развалилось, и она на меня вызверилась. Возможно, у нее было на это право. Возможно, пусть она даже и Фейт Фрэнк, ей тоже не запрещено срываться и в эти минуты говорить другим не слишком приятные вещи. Меня просто задело, что этим другим оказалась я. Но я не имею никакого права так рассуждать. Я очень некрасиво поступила с Зи. – Кори посмотрел на нее с удивлением. – Да-да, – продолжала она, – знаю, тебе в это трудно поверить. Но иногда ты поступаешь с другими вопреки собственной воле. Мы с Зи постепенно с этим разбираемся, но медленно. Хотя подвижки есть. А Фейт… Стоит мне подумать о Фейт, у меня что-то мучительно сжимается внутри – и мне кажется, это не пройдет никогда.

– Пройдет, – обнадежил ее Кори. – Уж поверь опытному человеку.

Тут он зевнул и, смутившись, попытался спрятать зевок.

– Ты устал, – заметила она.

– Ничего страшного. Можем говорить дальше.

Грир подошла к шкафу, достала полотенце.

– Вот, держи, – сказала она. – Сейчас тебе постелю.

Он забрал свою сумку с туалетными принадлежностями в ванну, а она расстелила простыню на раскладном диванчике. То была эпоха, когда диваны часто складывали и раскладывали: люди все еще перемещались в пространстве, нигде не вставая на прикол, иногда им требовалось место, чтобы переночевать. Они делали все, что могли: прибивались к чужому берегу, падали в безвременье. Скоро времени предстояло ускориться, а жизни отлиться в твердые формы. И тогда диваны перестанут раскладывать.